Вес в этом мире

Бедные сардинки и бедные горожане — такие, как ты, кто не умеет ценить даров моря. Этот маленький рыбацкий порт являет собою место, избранное богами. Я не шучу, боги питаются именно здесь. И сардинок, конечно, тоже едят — тех, что оказываются подходящего размера для их божественных уст. Позволь мне тебя поучить. С тех пор как я оставил преподавание философии, значительную часть времени я посвящаю тому, чтобы научиться понимать маленькие удовольствия, даруемые нам жизнью. Заметь, что я сказал «понимать», а не «познавать», потому что мы их знаем, однако иногда, увы, не умеем насладиться ими. Насладиться означает остановиться, оценить, выбрать, отведать этих удовольствий, а потом снова и снова переживать все это мысленно, в памяти. Думаю, мне придется научить тебя есть омара, потому что наверняка ты из тех, кто съедает хвост, немного копается тут-там, высасывает пару лапок, а самое вкусное оставляет разрушенным.

О мудрецы, какими бы чудесными вы были людьми, не будь вы такими педантами!

Сознаюсь, мне нравится быть педантом. Однако, пока нам готовят омара, давай-ка пройдемся до конца набережной. Ветер сегодня словно бросает море прямо нам в лицо, ты чувствуешь эту соль? Ты присутствуешь при одном из крайних проявлений красоты.

Любопытно, что ты упоминаешь о красоте здесь, у моря. Я как раз вспоминала один из дней моего путешествия по Галисии — думаю, это было в окрестностях Байоны, но где точно, не помню. Там был сосновый лес, кажется, сосновый, а внизу и до самого горизонта — море. Я сидела, прислонившись к стволу и глядя на море; еще помню песок — похоже, это было одно из тех мест, где лес и трава подступают к самой воде вперемежку с песчаными пляжами, как в Самиле… Так вот, я сидела, а время текло, наполняя мое тело и душу восхитительным ощущением счастья.

Когда это было?

По-моему, в то лето, когда я окончила университет. Да, я помню, потому что я по-прежнему вела бурную жизнь, сумасбродную жизнь, ну, ты понимаешь. После нашего разрыва я вернулась к своим сумасбродствам — наверное, чтобы поскорее забыть о тебе. И потом, нужно было продолжать карьеру: во мне сосуществуют сумасбродная особа и филолог-англицист. Это большой порок, правда?

Гм… беспутная жизнь и английская дисциплина не так уж далеки друг от друга.

То, что ты сейчас сказал, — разумеется, плод твоего остроумия. Так вот, продолжаю рассказывать. Я ощущала такое счастье, такую гармонию чувств и духа — и вдруг, думаю, желая испытать наслаждение или сделать этот миг еще более наполненным, взглянула на книгу, торчавшую из моего рюкзака, и мне захотелось почитать. Наверное, это был один из сборников лучших произведений английской поэзии или что-то в этом роде. Галисия, лето, одиночество, лирическое настроение, законченная учеба… можешь представить себе, этакий огромный вздох облегчения. В общем, я начала листать книгу, заглядывать туда-сюда, мне попадались стихи, заставлявшие меня поднимать глаза от строчек, чтобы лучше прочувствовать, как говориться, посмаковать их… я наслаждалась — вот точное слово: наслаждалась. И вот после одного из таких моментов, перевернув очередную страницу, я начала читать «Оду к греческой вазе» Китса, а когда дошла до конца, до этого мощного финала — ты знаешь его? —

Beauty is truth, truth beauty, — that is all
Ye know on earth, and all ye need to know[7]

, —

я вдруг поняла, что плачу, потому что смотрю на море и ничего не вижу. А плакала я от счастья.

Эти стихи лживы, и тебе придется это признать. Правда, истина есть красота, а красота — истина… Да стоит тебе только оглянуться, посмотреть вокруг — не нужно далеко ходить за другими примерами, — и ты увидишь, что это неправда. Взгляни на это море: да, оно есть красота, но просто само по себе — к истине оно не имеет никакого отношения. Истина — понятие, изобретенное нами, людьми, создание нашей мысли. Идея, что истина есть красота, а красота — истина, принадлежит романтизму и давным-давно оставлена; она принадлежит определенной эпохе, определенному взгляду на жизнь, который, как мы знаем сегодня, не соответствует действительности.

И чувствам тоже?

Чувства — это эмоциональные потрясения, и мы должны не сублимировать их, а оставить в покое.

Мое тогдашнее чувство было чувством счастья. Взгляни на это море, которое разбивается у наших ног, обрызгивая нас мириадами капелек. Это есть то, что я воспринимаю, и это есть реальность; реальностью является и то, как я это ощущаю и чувствую. Чувства принадлежат реальности, профессор.