И какую же работу ты представила?
Работу? A-а, перевод «Од» Китса[5]
с комментариями.Надо же. Романтизм… Знаешь, нынче зима ранняя, как и осень. В этих местах листья индийских каштанов начинают осыпаться уже в конце сентября. А в этом году она наступила так быстро, что, видишь, не оставила и следа от осенней романтики, но день, пожалуй, гармонирует с Китсом, тебе не кажется?
Если все будет так же, как сегодня, мне это нравится, это меня успокаивает. Более того: думаю, что я съем еще один тост.
Вчера ты была такой уставшей — я ни за что бы не подумал, что ты встанешь так рано. Честное слово, я просто рот раскрыл от удивления, когда ты утром появилась в кухне, одетая для прогулки. А я-то надеялся устроить тебе сюрприз — легендарный завтрак в деревенском стиле, от которых вы, городские жительницы, приходите в такое волнение. Не угодно ли ежевичного джема? Он восхитителен.
Спасибо. Я утром выходила прогуляться. Не спрашивай. В последнее время мне хватает пяти-шести часов сна.
Будь осторожна: в тумане легко заблудиться, особенно если он долго не рассеивается. Сегодня этого не произошло, но неизвестно, что будет завтра.
Я просто побродила вокруг дома. Честное слово, я
Отлично.
Знаешь, я просто влюбилась в паутину. Ее не было видно, а потом — уж не знаю почему, может, туман отодвинулся на несколько шагов — она вдруг оказалась совсем рядом, между проволокой, вся усеянная крошечными капельками воды. Такая красота. Только тогда я ощутила, что нахожусь в деревне, что я уже не в Мадриде, а здесь. Такой вот всплеск чувств.
Ладно. Мы могли бы и дальше идти этой дорогой, пока не заблудимся, но нам это ни к чему. Предлагаю вернуться домой и, если тебе будет угодно, продолжить наш путь до деревни.
То есть пройти еще двести метров. Обычно ты выражаешься менее высокопарно.
Я выражаюсь сообразно обстоятельствам и могу похвалиться тем, что научил этому своих учеников. Ты не обращала внимания, что и сама говоришь довольно хорошо?
Позволь напомнить, что у меня степень лиценциата филологии..
Ну да — английской филологии. А я имею в виду не твой английский, а твой испанский. Свои лекции по философии я читал на том же самом испанском, на котором говорю с тобой сейчас, и среди прочего я учил и тебя, и всех, кто проявлял хотя бы минимум внимания, говорить лучше. Ты помнишь ту главную причину, по которой мои лучшие ученики стали в конце концов говорить хорошо?
Ты заставлял нас высказываться, выступать. Я помню, отлично помню. И до сих пор вспоминаю об этом с ужасом.
С ужасом! Меня никогда не интересовали слабые и трусливые. На самом деле я заставлял высказываться только тех, кого считал лучшими… пока мне не надоело, но это уже другая история, а кроме того, это случилось значительно позже того, как ты окончила университет. Но вот что я хотел сказать: я сам стремился создавать этот ужас, как ты его называешь, я искал людей, которые, слетевшись, как голуби, из колледжей, из рук священников и монахинь, выдержали бы испытание публичным выступлением — лицом к лицу с аудиторией. Я искал сильных духом. И находил их.
И чуть не загонял их в гроб. Я сама едва не осталась заикой.
Правда? И что же — ты начала заикаться?
Нет, но…
Никаких «но»! В этом мире можно быть добрым, очень добрым или самым добрым. Нужно только решить.