Весь в моей любви

– Да как вы смеете читать мне нотации о моей семье?! – взорвалась я, забыв о цели собственной сдержанности, обращаясь уже не к Марку, а к Алексу, который во всем лучше других, Алексу, который ничего не забывает и не прощает, Алексу, перед которым я беспрестанно вынуждена извиняться или оправдываться, Алексу, превращающему каждое свидание в изучение поведенческих мотивов Саманты и, что хуже всего, – Алексу, каждый раз использующему покойных родителей как решающий аргумент. – Вы ничего не знаете о моей семье или о том, что происходит в моей семье. Вы провели с ними три часа! От себя добавлю – три часа наилучшего поведения с их стороны!

– Прекрасно, вы не обязаны меня слушать, но помните: они не всегда будут с вами. Однажды вы будете стоять у их свежих могил. Подумайте об этом.

– Господи, как же меня достал ваш менторский тон! Вы не единственный человек на земле, испытавший горе. Не вы один потеряли отца! Чтоб вам лопнуть, мне доводилось стоять у свежей могилы! Папа умер, когда мне было девятнадцать.

– Вы не говорили об этом.

– Еще не хватало…

– Мой отец скончался, когда мне было восемнадцать, – сказал Марк через минуту. – Не проходит дня, чтобы я не…

– Он погиб, когда вам было десять.

– Вам не кажется, я лучше знаю, когда умер мой отец?

– Нет. Вы осиротели в десять лет и с тех пор жили у тети Агаты…

– Я говорю не об отце Алекса, а о своем.

– О вашем отце?

– Последнее, что я ему крикнул, – скорее сдохну, чем стану таким же, как он. В тот же день отец разбился на машине.

– Боже мой, Алекс, то есть Марк, простите, я не знала…

– Я говорю вам это не затем, чтобы пробудить сочувствие к своей персоне, – съязвил он. – Я пытаюсь заставить вас увидеть, что необходимо…

– Нет-нет-нет. Довольно попыток открыть мне глаза, перевоспитать или внушить что-либо из добрых побуждений. Вас вроде не нанимали в психоаналитики.

– Я лишь хочу сказать…

– Нет! Вам не придумать ничего хуже того, что я говорила себе сотни раз. Стараетесь внушить мне, что я – ходячее противоречие? Ах, в самую точку, а то я и понятия не имела. Не терпится сообщить, что прежние романы распадались именно по моей вине? Какие шокирующие истины! Язык чешется бросить мне в лицо всю правду в канун Рождества, когда я сижу в собственной машине и ожесточенно спорю не знаю с кем – с реальным мужчиной или с персонажем, которого он играет, а может быть, сразу с обоими? И вы не считаете это идиотизмом? Настаиваете, что мне нужно беспристрастно оценить свое поведение? Валяйте, говорите! Но сперва я вам кое-что скажу: в этой машине не только у меня есть проблемы с общением с окружающими.

– По крайней мере я себя контролирую, – не остался в долгу Марк.

– Ха! Вы притворяетесь, будто в состоянии себя контролировать. Вы отлично отыграли спектакль. Все выглядит так, словно вы в гармонии с собой, но на самом деле вы только тем и занимаетесь, что следите, осуждаете и вылезаете с мелкими теориями насчет мотивации поведения окружающих.

– Ну, хватит. С меня довольно. Остановите машину, я выйду.

– С огромным удовольствием.

Сбросив скорость, я свернула к череде маленьких магазинчиков и резко нажала на тормоз. Рывком распахнув дверцу, Марк выскочил и звучно захлопнул ее за собой. Опустив стекло, я крикнула ему вслед:

– Спасибо за худшее в жизни Рождество!

Не передать словами облегчение, которое я испытала, заводя мотор и трогаясь с места. Я ликовала, избавившись от камня на шее. Хватит тратить силы на безуспешные попытки заслужить одобрение такого чурбана. Я поздравила себя с победой, торжественно прикурив сигарету и с наслаждением затянувшись. Даже не верится, с чем приходится мириться, чтобы удержать мужчину. Слава Богу, все позади, я свободна и еду в дом матери…

О Господи, что я натворила! Это совершила я сама, причем я всего лишь на пять минут младше той меня, только что запоздало спохватившейся, но в голове уже не укладывалось, как я могла такое натворить. Потерять мужчину, с которым оставалось выдержать несколько часов, чья причастность к моей жизни сводится к исполнению роли вымышленного персонажа по имени Алекс Грэм, чье присутствие за рождественским столом абсолютно необходимо, если я не хочу испортить матери праздник.

Какая разница, что он обо мне думает? Почему не позволить ему думать обо мне все, что заблагорассудится, не обращая на это внимания? Для чего возводить подобную ерунду в ранг жизненно важных проблем?

Я круто развернулась (в неположенном месте, но отвечать согласна лишь перед высшим судом по всей строгости закона сохранения собственного рассудка) и помчалась назад.

– Ох, хоть бы он еще не ушел! – молила я Боженьку, в существовании которого не сомневалась, даже несмотря на то что Он или Она большую часть времени не принимали мои интересы близко к сердцу. – Ну, пожалуйста. Я извинюсь перед ним, добавлю денег, сделаю все возможное, только, пожалуйста, пожалуйста, пусть он будет там.

Разумеется, там его уже не оказалось. Я ездила по улице туда и обратно чуть ли не целый час, высматривая экс-квазибойфренда, но Марка нигде не было.