— Врачи утверждают, что смех продлевает жизнь. Не знаю, как жизнь, а молодость точно. Чувство юмора появляется тогда, когда человек осмотрелся в жизни и понял, где и над чем можно смеяться. Я вот только к восьмидесяти годам и понял все смешное. И теперь умру с этим понятием. Смех — это великое… Это тот же нитроглицерин…
Я мог бы играть и серьезные, слезоточивые роли, но меня это не устраивает. Зачем травить себя и других? Лучше уж посмешить людей и себя отвлечь от серьезных мыслей. Комедия и естественнее, и нужнее людям.
Юмор очень надежно оберегает от опрометчивых поступков. А то я тоже бы помчался, выпучив глаза, и наговорил бы глупостей.
Смеяться — это естественная потребность человека… нормального человека. А отсутствие чувства юмора — это болезнь… ненормального человека.
О животных — братьях наших меньших
— …Вот собаки, они как лекарство: они лечат, спасают людей, укрепляют нервную систему. После восьмидесяти всем надо иметь собаку. Она спасет вас, поможет с режимом дня лучше всяких докторов. Она даже спасает… от самоубийства. Да, да, и юмор спасает от самоубийства, и животные.
А вот что поведала Тамара Федоровна:
— Расскажу вам одну историю, после которой мы оба уверовали, что все животные на нашей планете куда разумнее и чувствительнее, чем мы представляем. Раньше у нас жил попугайчик, мальчик Боря. Кстати, появился он в год, когда Ельцин стал президентом. И все думали: неужели дочка нашего Борю в его честь назвала? Потом оказалось, нет, в честь певца ленинградского Бориса Гребенщикова. (Смеется.)
Так вот. В попугая кто-то вселился. Простой же попугай не смог бы полтора часа кряду о жизни рассуждать. Когда Георгий Михайлович брился, Боря сидел у него на плече и внимательно наблюдал за каждым движением, а потом напоминал: «А теперь водичкой…» В хорошем настроении попугай любил повторять: «Бор-ря — мальчиш-шечка что надо».
Однажды Боря проснулся вялым и грустным. Вдруг днем резко похолодало. И я запричитала: мол, ты, Боренька, приболел, и папочка наш теперь заболеть может. Но оказалось, муж по дороге зашел к дочке. И Наташа натянула на него старую лисью шапку. В ней он и вернулся. И сразу зашел в ванную посмотреть в зеркало, в каком виде он шел. А я с Борей тихонечко сзади пристроилась и тоже в зеркало смотрю, можно ли эту шапку переделать. И тут вдруг Боря отчетливо произносит: «Папочка, пойдешь к мамочке в шапочке» — и тут же умер прямо у меня на ладони… После его смерти я буквально безумствовала. Особенно, как вспомню эти его последние слова… Ведь ту полную сочувствия фразу он не повторил, а составил сам.
О шутках
— Шутки бывают порой опасны. Перед войной мы купались с Севой Якутом. Плыли рядом. Я пошутил:
— Якут, тони, все роли будут мои!
И вдруг он ушел под воду. Я едва его спас. А потом призадумался, хороши ли такие шутки?
О выступлениях на концертах
— На концертах обычно читаю прозу, в особенности рассказы Михаила Зощенко. Зощенко — замечательный писатель, мой любимый, но он не был актером. Он очень ярко писал образы, видел их, наблюдал. Однажды я слышал его в Колонном зале, когда был мальчишкой. А надо сказать, что тогда гремел на рассказах Зощенко Хенкин Владимир Яковлевич большой комик. И вдруг объявляют, что после Хенкина выступит сам Михаил Михалыч. Вышел такой скромный, немножко прихрамывающий человек. Я так, по-мальчишески, подумал — вот это да! вот сейчас смеху будет! И представляете тишина. Ни одного хихиканья, как будто я пришел на панихиду. Он ушел под стук собственных каблуков. Я растерялся и ничего не понял. Помню только, что он читал СЕРЬЕЗНО, как поэт. Нараспев, на одной интонации, словно молебен. Так Вознесенский первое время читал свои стихи. Поэтому я Зощенко не то чтоб переделываю, я его очень хорошо чувствую. И люблю что-то доигрывать. Например, драка в коммунальной квартире: у Зощенко жиличку зовут Анна Пищалова. А я прекрасно знаю коммунальные квартиры — жил там в течение первых пятидесяти лет. И я поменял ее имя на Джульетту Кобылину — это острее и смешнее. И главное, из жизни…