Читаем Веселие Руси. XX век. Градус новейшей российской истории. От «пьяного бюджета» до «сухого закона» полностью

Наркому Микояну пришлось в ударные сроки «поднимать» новую отрасль и, в том числе, изучать и опыт виноделия в лучших хозяйствах царского времени и современные технологии изготовления знакового для Сталина шампанского (проведение брожения не в бутылках, а в резервуарах большой емкости – акротофорах). Первый завод, работавший по этому способу, был организован в Ростове, разместившись в недостроенных цехах маргаринового завода.

Всего же в 1940 году государственная винодельческая промышленность СССР выпускала 115 наименований марочных вин, переработала 300 тыс. тонн винограда и выработала 135 млн литров виноградных вин и 8 млн бутылок шампанского, без учета изготовленного колхозами и колхозниками вина, которое оставалось во внутриколхозном обороте. Таким образом, фактическая выработка вина была значительно выше приведенных цифр[643].

Утверждавшийся официальной пропагандой тезис о превосходстве социализма «снимал» и вопрос о действительных причинах пьянства и других антисоциальных явлений. На много десятилетий вперед они были объявлены пережитками прошлого: «Корни алкоголизма в старом быту. В дореволюционной России труд был тяжелым ярмом, вынужденной повинностью, фактором угнетения и потому способствовал алкогольным зарядкам. Труд в социалистическом Союзе, труд коллективный, принимает здоровые, радостные формы, становится делом доблести и чести, геройства и славы, исключающим потребность в алкогольном забытье или возбуждении»[644]. Один из призывов ЦК ВЛКСМ к Международному юношескому дню в 1936 году утверждал: «Пьянки – главный метод вражеской работы среди молодежи».

В этой атмосфере становилось невозможным и сколько-нибудь научное исследование вопроса: при опросах граждане не давали столь откровенных ответов относительно выпивки, как в 1920-е годы. Искажала действительность и статистика, сообщая заведомо заниженные цифры любых антисоциальных проявлений[645].

В деревне государственная водка, кажется, все же восторжествовала над крестьянским самогоном. При колхозной системе и больших планах государственных поставок зерна в 1930-е годы изготавливать спиртное в домашних условиях стало значительно труднее. Некоторые историки полагают, что, по всей видимости, самогоноварение сошло на нет. Судить об этом можно по редким упоминаниям как в архивных, так и в опубликованных источниках (но кто бы позволил сообщать о таких фактах, особенно в печати?). Кроме того, в деревне стало меньше мест, где можно было выпить вне собственной избы, так как большинство кабаков, являвшихся частными предприятиями, были закрыты[646].

Поворот к установлению в стране тоталитарного режима вызывал в начале 1930-х годов оппозицию в самой партии. Программа «Союза марксистов-ленинцев» М.И. Рютина специально призывала товарищей по партии выступить «за уничтожение позорного сталинского пьяного бюджета и спаивания рабочих и трудящихся масс». Особую опасность диктатуры оппоненты Сталина видели в деморализации самой партии, члены которой «превращаются просто в мещан и обывателей, другие – погружаются в непробудное пьянство, третьи начинают развратничать и т. д.»[647] Подобные протесты уже не могли повернуть события вспять, официальная пропаганда утверждала новый курс «алкогольных мероприятий».

Строительство «нового быта» в 1920-1930-е годы проходило на старом фундаменте питейной политики. Какие только кавалерийские атаки не предпринимали некоторые большевики-идеалисты на «алкогольный пережиток» царских времен, но все они разбивались о народные традиции и привычки. Пить продолжали и на лавочке перед избой, созерцая уходящую за горизонт деревенскую дорогу, и в городских общежитиях новых пролетариев, заполняя чоканьем кружек тоскливый промежуток между звучными гудками заводов и фабрик, пили и за красными стенами московского Кремля, оживляя зеленым стеклом и игристым вином напряженные будни государственной службы. Отказываться от столь доходной статьи бюджета в период начала великих строек коммунизма представлялось нерациональным. Поэтому, к обоюдной радости партийной элиты и рядовых тружеников, сорок градусов продолжали согревать советских людей в холода воцарившегося сталинского «слова и дела».

Глава 9

Наркомовские сто граммов: водка в окопах

А.Я. Лившин

Пролог

Перейти на страницу:

Похожие книги

Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]

Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии. Сравнительный метод помогает идентифицировать особость и общность каждого из сопоставляемых объектов и тем самым устраняет телеологизм макронарратива. Мы предлагаем читателям целый набор исторических кейсов и теоретических полемик — от идеи спасения в средневековой Руси до «особости» в современной политической культуре, от споров вокруг нацистской катастрофы до критики историографии «особого пути» в 1980‐е годы. Рефлексия над концепцией «особости» в Германии, России, Великобритании, США, Швейцарии и Румынии позволяет по-новому определить проблематику травматического рождения модерности.

Барбара Штольберг-Рилингер , Вера Сергеевна Дубина , Виктор Маркович Живов , Михаил Брониславович Велижев , Тимур Михайлович Атнашев

Культурология
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе

«Тысячелетие спустя после арабского географа X в. Аль-Масуци, обескураженно назвавшего Кавказ "Горой языков" эксперты самого различного профиля все еще пытаются сосчитать и понять экзотическое разнообразие региона. В отличие от них, Дерлугьян — сам уроженец региона, работающий ныне в Америке, — преодолевает экзотизацию и последовательно вписывает Кавказ в мировой контекст. Аналитически точно используя взятые у Бурдье довольно широкие категории социального капитала и субпролетариата, он показывает, как именно взрывался демографический коктейль местной оппозиционной интеллигенции и необразованной активной молодежи, оставшейся вне системы, как рушилась власть советского Левиафана».

Георгий Дерлугьян

Культурология / История / Политика / Философия / Образование и наука