Читаем Веселие Руси полностью

— Мы ехали с ним пьяные в такси, — сказал А.П. — Он, этот поросенок, служит корреспондентом радио и телевиденья. Это мы пьяные ехали к покойнику Кольке, который тогда был еще живой. Везли водку, вино, колбасу. У Кольки жили три девки-стюардессы. Поросенок рассказывал анекдот, как Чапаев хотел сесть на рельс. «Подвинься, Петька, я тоже сяду,» — сказал он и вдруг насторожился. «Вруби радио погромче,» — сказал он таксисту. «Ну, так и что Чапаев-то?» — обратился я.

И вдруг стал страшно поражен его видом. Телерадиопоросенок сидел, выпрямившись, острые плечи его торчали осты ми углами, спину он, можно сказать, выгнул в противоположную от естественной сторону, свинячьи глазки его мерцали в полутьме холодно и бесстрастно.

«Ты что, чокнулся?» — изумился я.

«Цыц!» — не своим голосом взвизгнул он.

И только тут я сообразил, что он, видите ли, слушает радио. А по радио говорили примерно следующее:

«В преддверии праздника Ленинский комсомол на двух механизированных жатках и тогда парни решили взять этот рубеж что ж задумка как говорится встретила поддержку у старших товарищей всего коллектива молочнотоварной фермы молодцы парни теперь все знают у комсомольцев Больше-Ширинского района слова с делом не расходятся передаем для них песню „Пашем-сеем-усираемся“ в исполнении вокально-инструментального ансамбля…»

Корреспондент отер лоб платком и лишь тогда выдохнул:

«Нет, все-таки ради этих минут, секунд стоит жить и работать!»

«Каких-таких минут-секунд?» — не понял я.

«Ради ЭТИХ секунд!» — нажал он, и я вдруг сообразил, в чем дело. Я грязно выругался, и мы принялись браниться. Таксист молчал, не вмешиваясь в нашу перепалку, и мы ехали через реку Е., и была ночь, и наплывал на нас мост через реку Е., наш старый мост, со своими туманными матовыми фонарями и одинокими парочками… «Так Чапай, значит, попросил Петьку подвинуться, когда тот на рельсе сидел. А рельса-то длинная, до Владивостока — ну, дают!» — вдруг расхохотался таксист.


— Так это его заметку передавали! — расхохотался я.

— Догадался, просрамшись! А то чью же еще? Мою, что ли? — буркнул А.П., неприязненно косясь в мою сторону.

— Ты что так на меня смотришь? Я тебе что, должен, что ли, что ты так на меня смотришь? — вскипел я.

— А ты думал, я тебе за бутылку пива жопу лизать стану? Накось! — с ненавистью поставил он передо мной шиш.

— Ладно, А.П.! Не надо! Чего уж там! — примирительно сказал я.

— А хули ты из себя генерала корчишь? — наступал А.П.

— Какого еще такого генерала? — растерялся я.

— Какого? Литературного! Думаешь, если тебя напечатали в «Октябре», так это уже все?

— Да почему же, почему я строю-то? — расстроился я.

— А я знаю, почему? — не знал А.П.

— Ну на, выпей мою бутылку, — сказал я.

— Вот-вот! Все подтверждается, — огорчился А.П., но бутылку все же взял.

И всходило солнце, и это было утро, раннее туманное густое утро, и оно обещало такой день, такой жаркий день, какого еще никогда не видел наш город, да и вся Сибирь не видела. Я вдруг сообразил, что эта фраза (последняя) — суть цитата из моего же рассказа «Настроения», который я написал в 1964 году и который до сих пор не могу нигде напечатать. Мне стало смешно.

— Говно ты, все-таки, А.П., - сказал я. — Хули ты залупаешься? Хули я тебе сделал?

— Да ладно, чего уж там. Не сердись. Извини, — буркнул он. — Давай-ка лучше обнимемся, браток! Помнишь, как мы тогда с тобой в Москве запили? Рубцов тогда еще шапку у тебя взял, уехал в город Рубцовск, и там ее пропил на аэродроме.

— А шапка та была не моя, шапка была Лысого… Я тогда, помнишь, к тебе в общежитие пришел за этой шапкой, а ты уже в Соловьевке лежишь, под антабусом?

— …Ага! А Танька, стерва, пустила слух, что я жру в день по килограмму соленых помидоров, чтоб на меня антабус не действовал, помнишь?

— Помню…

Мы обнялись. А был, между тем, страшный плотный утренний речной туман. Из речного тумана вдруг вышел босой человек, по виду грузин или армянин. Может быть даже и еврей. Босой человек в фирменных джинсах и цветной майке «Nu pogodi». Он дико посмотрел на нас, отшатнулся и вновь исчез в густом речном тумане.

Случай с Корочьевым

Из-за глубокомысленного отношения к реально существующей действительности, Корочьев впал не то, чтобы в пессимизм, а в какую-то вялую, несимпатичную апатию он впал. Вялую, несимпатичную, малоинтересную для окружающих. Отчасти — сонливую.

«Витамин „С“ надо есть. Я съедаю перед дежурством десять его таблеток, этой аскорбиновой кислоты, и у меня голова ясная, и она гудит… Гудит, гудит, гудит… Как колокол… Как Новгородское вече… Как колокол Новгородского вече гудит», — говорил ему приятель Лев, дипломированный врач, работающий в сумасшедшем доме сторожем. Спился.

Корочьев не ел витамина «С». Корочьев подошел к окну случайной комнаты, где он проживал, сбежавши определенное количество времени тому назад от своей «супруги», и он увидел свежевыпавший снег.

Снег.

И кроме того — ель плавно махала лапами, и клочья березовых листьев, жухлые, продолжали носиться в воздухе, поминая осень.

Перейти на страницу:

Похожие книги