Веселое заведение

— О, нет, — торопливо сказала Эмма. — Но я знала людей, напрочь лишенных человеческих добродетелей, таких же диких, как здешние фермеры.

Ее лицо чуть дрогнуло, а затем вновь застыло. Интересно, что могло послужить причиной столь сильной эмоциональной вспышки у ее случайной попутчицы, подумала Эдди. Через минуту, однако, Эмме удалось совладать со своими чувствами и даже раздвинуть губы в смущенной улыбке.

— Я хочу сказать, что слышала о таких людях. Но лично мне их знать, конечно же, не приходилось. У нас вполне процветающая ферма. А Джон — отличный хозяин. Тут уж надо отдать ему должное. К тому же у наших родителей были деньги. Но я тоже могла бы жить на такой же вот убогой ферме… Милостью господней…

— Милостью господней — что? — спросила Эдди.

— Да ничего… Это просто так говорится. Вроде как благодаришь Творца за свое благополучие.

— Милостью господней, — повторила Эдди. Она страшно любила всякие умные слова и торжественные изречения.

— Моя мать родом из Нью-Джерси, она получила в свое время благородное воспитание, — продолжала говорить Эмма, поглаживая кончиками пальцев кусочки ткани в своих руках. — Это она научила меня шить и вышивать. Мать училась в частной школе Элизабет Стефенс в Нью-Джерси.

— Стало быть, ваша мать умела читать? Я, знаете ли, тоже грамотная.

— Уж конечно, умела. Она и по-французски читала. Как-никак мисс Стефенс держала пансион для благородных девиц. Моя мать, когда была еще совсем маленькая, вышила там на уроке удивительно красивую салфетку со стишками. Я до сих пор их помню:

Господь, благослови мои труды!
Они ведь так невинны и чисты.
Когда же вырасту — дай Истину познать,
Чтобы на мне почила Благодать.

— Ну, разве не прелесть? — спросила Эмма.

До Истины и ее познания Эдди не было никакого дела.

— Милостью господней… — произнесла она полюбившиеся ей слова.

Эмма с удивлением на нее посмотрела, после чего снова вернулась к своему рукоделию. Собрав материю в гармошку, она протолкнула иголку вперед с помощью сидевшего у нее на пальце серебряного наперстка. Разгладив шов так, чтобы нигде не морщило, она полюбовалась на дело рук своих.

— Зря я, пожалуй, взяла черные нитки. Говорят, если сшиваешь лоскутное одеяло черными, то никогда тебе под ним со своим избранником не спать. Но я в такие глупости не верю. А вы?

Эдди лично предпочитала судьбу не испытывать, но затевать разговор на эту тему, а также обсуждать рукоделие Эммы ей не хотелось. Поэтому она пожала плечами и сказала:

— Это вы потому такая смелая, что у вас счет в банке имеется. — На руку Эдди сел крупный комар, и она прихлопнула его ладонью, но не раньше, чем он успел отведать ее крови. Эдди смахнула мертвое насекомое и слизнула алую капельку с укушенного места. — У нас в Налгитасе комары размером с кузнечика, а кузнечики — как цыплята, — не без гордости сообщила она.

— А какого размера у вас цыплята? — спросила Эмма.

Эдди нахмурилась.

— Они такие же, как везде. Вы что же — не знаете, какие бывают цыплята? — Интересно, подумала Эдди, не посчитает ли ее Эмма слишком назойливой, если она еще раз спросит о ее счете в банке? Конечно, Эдди, по большому счету, было на это наплевать, но она давно уже пришла к выводу, что очень полезно знать о принадлежащих другим людям деньгах. — Ну, так, милочка, есть у вас деньги в банке или нет?

Похоже, Эмму этот вопрос нисколько не смутил.

— У Джона есть. А у меня — ни цента. Думаю, вы слышали наш разговор. Все деньги принадлежат ему.

— Так чаще всего бывает, когда речь идет о муже и жене, но ведь вы брат и сестра. Должны же у вас, как у сестры, быть собственные средства…

Эмма перевернула рукоделие и стала разглаживать ладонью свою работу с изнанки. Ее внимание привлек сложный шов, где соединялись сразу три элемента. Край одного из них перекрывал другой на десятую часть дюйма больше, чем следовало, и Эмма вытянула из шва нитку. Потом она положила работу на колено, откинула назад голову и закрыла глаза, слегка придавив веки кончиками пальцев. Эдди смотрела на нее во все глаза. Ей еще не приходилось проводить столько времени в компании с доброй христианкой. Хотя ее мать любила-таки почитать Библию, Эдди доброй христианкой ее не считала, хотя бы потому, что та позволяла своему мужу приставать к своей же собственной дочери. По мнению Эдди, это была не христианская вера, а пустой пирог — одна корка и никакой начинки.