— Совершенно верно. Но не следует упускать из виду, что Нед готов на все, чтобы их вернуть. Он будет гнаться за нами без устали — днем и ночью, в дождь и в зной, и успокоится только тогда, когда схватит нас за шкирку, — сказала Эмма, когда Джон вскочил в седло и поехал вперед, держа путь на север. — Самое интересное, если он даже нас пристрелит, то будет считать, что сделал доброе дело.
Джон повернулся в седле и одарил Эмму испытующим взором.
— Значит, все эти две недели тебе угрожала опасность?
Эту фразу можно было расценивать и как вопрос, и как утверждение.
— Нет, не думаю.
— Ну и ладно. Сейчас тебе уж точно ничего не грозит.
Но Эмма знала, что это не так. Даже находясь рядом с Джоном, она не была в безопасности. Окончательно это себе уяснив, она ударила лошадь каблуками и, обогнав Джона, поскакала вперед.
Они ехали без остановки весь день и весь вечер, терпеливо снося жару, пыль и прочие неудобства. Когда солнце приблизилось к линии горизонта и стало смеркаться, Джон предложил сделать небольшой привал, но Эмма отказалась, потребовав, чтобы они продолжали путь, хотя голова у нее от долгой езды на солнцепеке просто раскалывалась от боли и она страшно устала.
— Мы обогнали его как минимум на день. Все равно он раньше завтрашнего утра с места не двинется, — сказал Джон.
Эмма знала, что Джон испытывает некоторую слабость, как это у него всегда бывало после приступа мигрени. Тем не менее она продолжала настаивать на том, чтобы они ехали дальше.
— Ты его совсем не знаешь. Между тем он потерял все, что у него было ценного в этом мире. — Эмма помотала головой, словно пытаясь сбросить с себя охватившую ее при этих словах печаль. На самом деле Нед потерял нечто большее, чем деньги, но Эмма, разумеется, не стала говорить об этом Джону. — Нам остается только надеяться, что поезд уйдет из Джаспера прежде, чем он туда приедет. Тогда он, пребывая в уверенности, что я нахожусь в городе, кинется меня разыскивать, а поиски, как ты понимаешь, дело хлопотное, а главное, требующее больших затрат времени. Не найдя меня в городе, он наверняка решит, что я надула не только его, но и тебя, и поехала дальше на Запад. Жаль, что я не попросила тебя задержать его в Налгитасе подольше.
— Что толку теперь об этом говорить? Даже если случится худшее и он доберется до Джаспера раньше поезда, лошадь у него так притомится, что ему останется одно: побыстрей отвести ее в конюшню.
— Он может купить в Джаспере новую лошадь.
— Хорошую, положим, не купит. Возьмет, какую предложат — то есть клячу, вроде тех двух, что он приобрел в Налгитасе. — Тут Джон искоса на нее посмотрел. — Да, я слышал о том, что вы с ним ездили в Джаспер. Надеюсь, ты не удивляешься моей осведомленности? Рано или поздно я бы все равно об этом узнал. Но это твое дело. Кстати сказать, я бы и сам из этого Налгитаса куда-нибудь убрался, если бы мне довелось прожить там больше двух дней.
Эмма смотрела на заросли кустарника, чьи желтые цветочки пятнали просторы прерии до самого горизонта. Поскольку она молчала и никак не комментировала его слова, Джон продолжал говорить:
— Ты сама отмечала, что как наездник он нам уступает. Даже если он найдет в Джаспере хорошую лошадь и всю дорогу будет гнать, все равно ему дотемна в Уот-Чир не поспеть. А в темноте он найти наши следы не сможет. — Их с Эммой собственные лошади были очень хороши, это не говоря уже о том, что они знали, где при необходимости можно раздобыть свежих. — Кроме того, — усмехнулся Джон, — Чарли считает, что у него не мозги, а яйца всмятку.
— Это не так, — откликнулась Эмма, недоумевая, с какой стати она защищает Неда. — Просто у него легкий характер, и по этой причине многие люди считают его глупым и недалеким. Но я придерживаюсь на этот счет другого мнения. По правде сказать, я даже боялась, что ему удастся раньше времени раскрыть нашу махинацию. Сейчас, по крайней мере, он нас уж точно раскусил.
— Думаешь, он догадается, кто ты такая? — спросил Джон, когда они наконец сделали остановку, чтобы напоить лошадей и немного размяться.
Эмма пожала плечами:
— Во всяком случае, Эдди обо мне слышала. Она упоминала мое имя, когда мы ехали в поезде. Ей вдруг захотелось немного меня попугать, и она начала рассказывать о грабителях, заметив, что среди них есть и женщины. Кстати, женские имена, которые она в этой связи называла, были мне незнакомы. Наверняка это прозвища каких-нибудь проституток. Потом она назвала имя Ма Сарпи и сообщила, что эта женщина сидит в тюрьме в Брекенридже.
Голубые глаза Джона весело блеснули.
— Уж коли ходят такие слухи, в Брекенридж нам лучше не соваться. А о Джорджтауне она ничего не говорила?
Эмма отрицательно покачала головой.
— Мне просто не терпится оказаться дома. Там мы будем в безопасности.
Пока они взнуздывали и седлали лошадей, Джон обдумывал ее слова.