Веселые человечки: культурные герои советского детства

В целом в простоквашинском сериале нет отрицательных персонажей. Почтальон Печкин — это, с одной стороны, единственное проявление внешнего мира за пределами дома дяди Федора и, с другой стороны, единственное и чрезвычайно недолгое воплощение «зла» в Простоквашино. В двух первых сериях Печкин всегда к концу истории добреет или, во всяком случае, объясняет, почему был «вредным». А в третьей серии он становится уже чуть ли не членом семьи дяди Федора.

Рай утилитариста

Простоквашино — это идиллия утилитаристов. Ключевым в диалогах всех трех серий является слово «польза». Именно это слово или выражения, которые его заменяют, доминируют в повествовании. Персонаж, который с самого начала делает тему утилитаризма краеугольной для всей истории, — это мама дяди Федора. Собственно, завязка истории происходит в момент, когда в один кадр сводятся два утилитариста — кот Матроскин и мама дяди Федора. Мама мальчика ставит вопрос «ребром»: «Какая от этого кота польза?» Папа дяди Федора, идеалист-флегматик, обладающий прекрасным чувством юмора, пытается противостоять утилитарному подходу жены: «Почему обязательно польза? Какая, например, польза от этой картины?», но терпит поражение перед лицом «неопровержимых» фактов: «От этой картины большая польза — она дырку на обоях загораживает».

Мальчик и кот уезжают в деревню, где обнаруживается, что, сбежав от утилитаризма мамы, дядя Федор вынужден жить под одной крышей с «куркулем» Матроскиным, который тоже хочет, чтобы все всегда было максимально полезным. Он не хочет «зря» кормить домочадцев (Шарика, галчонка, корову Мурку) и не хочет, чтобы деньги тратились на ненужные вещи (бесполезные в деревне зимой кеды, поздравительную телеграмму, подписку на периодику). Разница, однако, в том, что если с утилитаризмом мамы дядя Федор бороться не мог, то по отношению к другу-филистеру он может занять более критическую позицию, которая и позволяет взглянуть на проблему утилитаризма по-новому, а именно как на проблему его совместимости с прагматизмом дяди Федора и идеализмом Шарика.

Собственно, сам принцип компромисса, возведенный в идеал простоквашинским сериалом, созвучен философии утилитаризма, поскольку предполагает максимально эффективное, не радикальное и, соответственно, не насильственное решение проблемы межличностного общения. Важно также и то, что Матроскин, как воплощение позднесоветского утилитаризма, возник в процессе прагматичного по своей сути отказа не столько от несостоятельного, сколько от несостоявшегося идеализма предшествующего периода, а также в процессе обретения качеств пластичности, адаптируемости к новым обстоятельствам. Для понимания этой черты характера Матроскина центральным элементом повествования является своеобразный «городской романс», который Матроскин исполняет в мультфильме «Зима в Простоквашино»:

А я все чаще замечаю,
Что меня как будто кто-то подменил,
О морях и не мечтаю,
Телевизир мне природу заменил.
Что было вчера, позабыть мне пора…
С завтрашнего дня, с завтрашнего дня
Ни соседям, ни друзьям — никому
Не узнать меня, не узнать меня…

Улыбку вызывает несоответствие «драматического» пафоса песни мизансцене предновогодних кадров. Матроскин, вальяжно расположившись напротив печки с весело танцующим огнем, вдруг становится бардом. В уютной предновогодней обстановке лирический герой романса представлен — довольно неубедительно — как жертва какого-то экзистенциального кризиса. Первый куплет песни — намек на утрату героем былого идеализма, на превращение романтика в пассивное существо, променявшее путешествия и природу на суррогат телевизионных образов. Второй куплет фиксирует еще большую текучесть лирического «я»: с грустью говорится о необходимости забыть прошлое, но, что еще удивительнее, сообщается и о том, что ни соседи, ни друзья не смогут узнать изменившегося героя. При этом никто из присутствующих в слова песни не вслушивается. Дядя Федор трепетно выводит слова новогоднего приветствия; Печкин томно обмахивается шапкой; папа дяди Федора курит трубку и улыбается, глядя на «странную настроечную таблицу» телевизора; а Шарик вдохновенно творит праздничный пирог и улыбается, воображая, как пирог превращается то в сардельки, то в косточку.

Иными словами, грусть поколения «шестидесятников» (а именно это поколение представлено лирическим «я» романса) по утраченному романтизму воспринимается героями-прагматиками лишь как фон.

Примечательно, что папа дяди Федора, своим «вечнозеленым» свитером, бородой и чувством юмора напоминающий интеллигентов — «шестидесятников», как раз и занят починкой телевизора, который, как поет Матроскин, заменил бывшим романтикам природу.