Веселый Федя

По рассказу отца Петька никак не смог представить себе крокодилов и решил выяснить про них издали:

— А ящелица — это че?

— Ящерица и есть ящерица… Зверушка такая юркая, зелененькая, с четырьмя лапками и с хвостом. Поймаешь ее за хвост, а она его раз — и отпустит.

— Как отпустит? — поразился Петька.

— Так и отпустит. Сама убежит, а хвост у человека в руке останется.

— А ей будет больно.

— Может, и больно, кто ее знает, — засомневался отец. — Но нет, наверное, не больно. Он у нее опять вырастает, еще длиньше прежнего.

— Как выластает? — еще больше удивился Петька.

— Как, как?.. Так вот и вырастает… Кто ее знает… — сказал отец и рассердился. — Ты что ко мне опять пристал — все че да как? Вырастешь, газеты читать станешь и все поймешь. А я сейчас, видишь же, занят — сапог чиню.

По опыту своей еще недолгой жизни Петька очень хорошо знал, что дальше с отцом разговаривать бесполезно: он схватится руками за голову, застонет сквозь зубы, закричит матери: «Беги скорее в сельпо…» И он отошел от него, сел к окну обдумывать все услышанное.

К вечеру тучи посдувало с неба и дождь перестал. Но он был таким затяжным, что желтый песок во дворе смешался с густой грязью. Выглянувший во двор отец недовольно проворчал:

— Все благоустройство по новой начинать надо.

Ливший весь день дождь словно укачал, убаюкал Петьку, у него слипались глаза, и он рано забрался в постель.

А ночью Петьке приснился сон. Видел он, будто на весах с чашечками, какие стоят в сельпо, белые люди взвешивают снег — наложат снегу горкой на одну чашечку, а на другую поставят гирю. У весов стоят в очереди черные люди и все улыбаются, но и волнуются: скорее бы очередь подошла. У каждого в руках большая пачка денег, такая большая, какую отец брал с собой, когда ездил покупать телевизор. Купит черный человек снегу и бегом бежит домой, чтобы он не растаял, неся его горкой перед собой в сложенных ладонях. Белые люди берут пачки денег, похохатывают, поталкивают друг друга локтями в бока и подмигивают: вот, мол, дураки какие, за снег сколько платят.

От возмущения Петька заворочался в постели и перевернулся на другой бок.

И тут ему приснилось другое: из речки на берег полезли какие-то непонятные, но страшные крокодилы, защелкали не то зубами, не то еще чем… А он, Петька, схватил старый отцовский башмак, замахал на них и крикнул, выговаривая все буквы:

— А ну, лезьте обратно, а то как дам по морде, то не возрадуетесь, — и тут же, во сне, подумал: «А какие у крокодилов морды?»

Но вот, как тогда, на берегу реки за деревней, послышался звон колокольчиков: «тинь-бом-бинь…» Воздух наполнился легкими блестящими шариками. А вслед за тем Петька увидел бумажный кораблик — он плыл к той далекой стране, где жили черные люди.

— Кораблик! Мой кораблик! — закричал Петька.

Он запрыгал, замахал от восторга руками и проснулся.

Сердце его сильно и радостно стучало, а сам он, оказывается, сидел на кровати, комом сбив одеяло в ноги.

В комнате было темно, но сквозь щели в ставнях уже слабо просачивался водянисто-блеклый предрассветный воздух.

Восторг погас у Петьки в груди: ведь кораблик он увидел всего лишь во сне. Но что-то еще тлело в душе, томило его. Он сидел на кровати, поджав к подбородку колени, морщил нос и вспоминал, как уплывал по реке кораблик. Где-то он сейчас? Далеко ли? Близко? А может, и верно доплыл уже до дальних стран… А где они, эти страны? Ничего-то еще не знал Петька о жизни, и это сейчас не мыслью, даже не догадкой, а смутным ощущением осенило его; и еще он смутно припомнил, как приятно дышалось ему на берегу реки, как радостно было слышать звон колокольчиков и упругое, тугое пощелкивание кнута.

Вспомнил он и белые стволы берез за лугом и подумал, что ведь дальше за ними что-то такое есть интересное.

Вот бы посмотреть на все это хоть краешком глаза.

Петька сопел в темноте, а в голове его зрела упрямая мысль.

Посидев еще немного, он тихо соскочил на пол и пошел босиком, в одних трусах и майке к дверям в сени. Нечего было и думать выходить во двор в своих ботинках — там со вчерашнего дня стояла такая грязюка, что в ботинках сразу и увязнешь в ней. Он отыскал у порога отцовские сапоги и сунул в них ноги. Они оказались такими большими, что даже и сминая голенища, он доставал до стелек только концами пальцев ног. Тогда он оставил эту затею и сунул ноги в мягкие резиновые сапожки матери. Хотя они сильно давили в паху и терли голенищами ноги у бедер, но передвигаться в них было можно.

Осторожно открывая двери, Петька вышел в сени, затем во двор и побрел по грязи к лестнице на сеновал, по-гусиному откидывая ноги в стороны и переваливаясь с боку на бок.

Лестница еще не просохла от вчерашнего дождя — перекладины ее были темными и скользкими. А находились они друг от друга так далеко, что взбираться по лестнице пришлось хитрым способом: Петька подтягивал тело руками на перекладину, наваливался на нее животом, ставил на нее колени и хватался за другую перекладину, за ту, что повыше. И еще приходилось все время следить, чтобы не свалились с ног сапоги.