Веселый мудрец. Юмористические повести

— Какое сегодня число? Насреддин пересчитал камни и сказал:

— Дело идет на лад. Аллах внял моим просьбам и, чтобы продлить наши жизни, увеличил число дней в месяце. Сегодня пятьдесят третье число.

Один из придворных, предшественник которого погиб оттого, что эмир заставил его съесть написанную на пергаменте жалобу, спросил ходжу, что ему делать, если эмир заставит его тоже есть жалобу, которую во что бы то ни стало надо подать пресветлому правителю?

— Напиши жалобу на лепешках, — посоветовал Насреддин. — Если тебя заставят ее съесть, то все будет в порядке.

Был такой случай, когда эмир приказал Насреддину отыскать для эмирской охоты гончую собаку.

— Но чтобы она была легка и быстра, как ветер, и стройна, как стрела.

На другой день Насреддин привел эмиру толстого пса-дворняжку.

— Это что такое? — гневно спросил эмир.

— Собака.

— Да, но я приказал найти гончую, а это какая-то свинья!

— Не беспокойся, о любимец аллаха, — сказал Насреддин. — Под твоим мудрым правлением этот пес через две недели станет легче пуха и будет строен, как скелет.

Эмир рассвирепел и приказал ходже не показываться ему на глаза. Насреддин с радостью согласился на это.

Ходжа, когда ему надоедало жить в дворцовых палатах, злил эмира. Повелитель гневался и отставлял на некоторое время ходжу от двора. Насреддин возвращался сам или тогда, когда надо было спасти от казни кого-нибудь из бедняков, или когда его друзьям нужны были деньги на уплату налогов. Если Насреддин обдумывал что-нибудь, то его не следовало беспокоить. В эти моменты он отвечал невпопад, чем и приводил друзей в недоумение. Так, например, случилось, когда ходжа получил весточку, что его далеким друзьям Икраму, Пулату и другим житья нет от толстого судьи и что длинноносый Абдурахман снова вернулся в город.

Насреддин решил поскорее уехать от эмира. Он думал о предстоящей беседе с повелителем, о том повороте, который должна принять беседа, чтобы кончиться так, как нужно. И как раз в это время с Насреддином решили посоветоваться о каком-то деле.

— Разве я неправ? — спросил рассказчик, изложив суть спора.

— Прав, прав, — механически ответил ходжа.

Через час-другой приятель рассказал это же дело Насреддину, но уже со своей точки зрения. И кончил тем же вопросом:

— Ну, ведь я же прав?

— Прав, прав, — отмахнулся Насреддин; в этот момент он уже придумал способ расправы с толстым судьей.

Когда сосед ушел, то продавец инжира растерянно спросил Насреддина:

— Не могут же быть правы в споре оба спорщика?

— Что? Что? — очнулся ходжа. — О чем ты спрашиваешь меня, друг?

— Час назад одному соседу ты сказал, что он прав. Сейчас то же самое сказал другому. А ведь они спорят меж собою! Разве может так быть? Это невозможно!

— Да, и ты тоже прав, — снова погружаясь в раздумье, пробормотал Насреддин.

…Когда ходжа пришел во дворец, то застал там большой переполох: только что поймали вора, который хотел украсть из эмирской конюшни самого лучшего коня.

Очевидно, вор был мастером своего дела: он так ловко проник в стойло, так тихо взнуздал коня, так неслышно выехал через ворота мимо спящей стражи, что потом все только диву дались. А попался вор случайно: он забыл заплатить у городских ворот налог за выезд. Стража его задержала и привела на эмирский суд.

— Ты казнишь меня, о пресветлый, — завопил вор, — а мои товарищи все равно выкрадут твоего коня, потому что мы знаем секрет бесшумной кражи лошадей!

«Хитер и смышлен», — подумал Насреддин, но вмешиваться не стал.

— Если ты мне раскроешь этот секрет, — сказал эмир, умирая от любопытства, — то я тебя не казню.

— Дайте мне этого коня и перстень с крупным брильянтом, — попросил вор, — ивы увидите сейчас очень интересное зрелище.

Коня оседлали, эмир снял со своего пальца кольцо. Вор надел кольцо, пошептал что-то, влез в седло.

«Ах, какой хитрец! — мысленно ахнул Насреддин. — Ай-яй-яй! Клянусь, я знаю, что он задумал»…

А вор сначала поездил задумчиво по двору, потом вдруг пришпорил коня, перескочил через ряд стражников! стоявших у ворот, и… только его и видели!

Эмир обезумел от гнева.

— Поймать! Отрубить голову! — заорал он так, что даже медные щиты стражников загудели.

Насреддин молчал. Он с утра пребывал в немилости у «пресветлого». Во время утреннего купания в бассейне эмир, находясь в хорошем настроении, спросил ходжу:

— Сколько, по-твоему, я стою?

— Десять монет, — ответил Насреддин, фыркая под струями фонтана.

— Что? — рассмеялся эмир. — Да ведь это цена моего пояса! — И он щелкнул пальцем по красивому поясу, который только что надел.

— Я как раз его и имел в виду! — спокойно отвечал Насреддин.

— Значит, — покраснел от гнева эмир, — я, по-твоему, и его не стою?!

Конечно, «повелителю правоверных» ничего не стоило посадить ходжу в яму, но эмир боялся, что заключение может отразиться на здоровье Насреддина и, следовательно, в конечном итоге, и на сроках его «пресветлой» жизни.

В виде наказания эмир приказал ходже составить список дураков, проживающих в столице.

«Пусть-ка потрудится, а потом я впишу его имя первым», — думал эмир.