Веселый мудрец. Юмористические повести

— Только не волнуйся, — предупредил судью Насреддин, — а то и с тобой случится то же, что с Улымасом!

— Вы бродяги, оборванцы, нечестивцы… — начал было судья, но Икрам прервал его.

— Сегодня такой вечер, когда каждое ругательство поднимает цены на гвозди! — сказал он, подмигивая друзьям.

Насреддин одобрительно поглядел на своего друга. Икрам с каждым днем становился смелее, увереннее в себе. Его уже побаивались мелкие чиновники и даже мулла. Скоро можно спокойно уезжать из города: Икрам будет стойко защищать бедняков, сумеет постоять и за себя и за товарищей.

Но в этот вечер судья отказался покупать гвоздь. Только через сутки, когда баранья шкура уже безраздельно царила в доме, судья послал за Икрамом и в присутствии свидетелей совершил покупку гвоздя.

— Мне нужны были деньги на покупку нового дома, — сказал Икрам. — Только поэтому я и продал тебе гвоздь так дешево!

Насреддин в это время устраивал судьбу другого своего друга — чеканщика Садыка.

Солнце пылало так, словно сам эмир нанял его, чтобы изжарить и иссушить Насреддина. Но ходжа уселся в самом дырявом углу лачуги, и ветерок, по-хозяйски разгуливающий в комнате, немного освежал старика.

Садык — хмурый мужчина в рваном халате — сидел тут же.

— Что же тебе придумать? — озабоченно пощелкивая пальцем по бороде, повторял ходжа. — Что же тебе…

Чеканщик Садык был жертвой сборщика податей. Улымас незадолго до истории со свадебными баранами сговорился с толстым судьей погубить Садыка. Они не могли простить ему дружбы с Насреддином.

Три года назад Абдулла дал Садыку заказ: нужно было украсить чеканкой сбрую двух коней, которых бай посылал в подарок беку — любимцу эмира. Садык выполнил всю работу, а Абдулла заплатил ему только половину обещанной суммы.

— Ведь мы еще не собираемся в рай, — сказал богач. — Хватит пока с тебя и ста монет. А остальные получишь после… когда-нибудь.

С той поры прошло уже три весны, но Садык так больше ничего и не получил от бая. Вскоре Абдулла получил повеление явиться ко двору пресветлого эмира, а потом, с помощью Насреддина, вообще исчез.

Однажды к Садыку пришел Улымас, оглядел его убогое жилище и покачал чалмой:

— Ай, богато живешь! Ай, хорошо живешь! Складкоречивые слова сборщика податей не сулили ничего хорошего. Чеканщик насторожился.

— Именем владыки нашего, эмира, сына пророка и любимца аллаха, я заклинаю тебя: что положено казне — в казну, а что положено оставить себе — оставь себе…

— Но я уже заплатил налог! — удивился Садык. — вот твоя собственноручная расписка, Улымас!

— Ты обманул меня, ты обманул повелителя! — захныкал Улымас. — Ой, как мне жаль тебя, Садык!.. Придется отправить тебя в горы, дробить камень…

Улымас торжествующе поглядел на перепуганные лица чеканщика и его семьи. Потом продолжал:

— Ты скрыл свои истинные доходы, обманщик! Раз ты обманул меня, слугу эмира, значит, ты обманул самого эмира, да прославится его вздох! Ты клялся мне, что от весны до весны заработал всего двести монет. А сам заработал от весны до весны пять тысяч монет. Следует мне получить с тебя за три года, с суммы доходов в пятнадцать тысяч монет, три тысячи шестьсот монет налога.

Садык чуть не умер от удивления. Пять тысяч монет в год! Да за всю жизнь он не только ни разу не видел таких денег, но даже слышал о подобной сумме всего два раза, в раннем детстве. Улымас объяснил ему свои расчеты: если за полмесяца Садык выполнил для Абдуллы заказ стоимостью в двести монет, то за год он может заработать в двадцать четыре раза больше. А за три года — в семьдесят два раза больше, или, округляя, пятнадцать тысяч монет.

— Но такая работа бывает два раза в жизни! — простонал Садык. — Обычно я или сижу, без заказов, или занимаюсь пустяками.

Улымас, страж справедливости, запыхтел:

— Плати, плати, плати!.. Срок — пять дней…

Жена и дети Садыка плакали так громко, что слышно было во дворе Улымаса. Сборщик податей хохотал, прислушиваясь к рыданиям.

Одним другом у Насреддина будет меньше и одним рабом у пресветлого эмира 'больше…

Судья решил быть милостивым: он снизил сумму налога с трех тысяч шестисот монет до трех тысяч ровно.

— Я пожалел тебя, Садык, — прошептал он, — и обокрал на шестьсот монет повелителя правоверных! Что мне, бедному, будет, если пресветлый эмир узнает об этом? Я уступил тебе, чтоб никто не мог говорить о моей бессердечности. Но отсрочки ты не получишь ни одной минуты…

И вот Насреддин сидел в хижине чеканщика и пытался найти выход из положения: до срока уплаты налога оставалось всего два дня.

— Может быть, пойти к судье и еще раз попросить его об отсрочке? — задумчиво предложил Садык.

— Скорее добьешься милосердия у шакала, чем у богача! — ответил Насреддин. — Этот грабитель прикинется невинным ягненком. «Обращайтесь к сборщику податей», — скажет он.

Светлое пятно от дыры в стене вдруг пропало. Чья-то тень закрыла ее.

Насреддин и Садык увидели в дыре лицо одноухого — бывшего слуги бая Абдуллы, ныне перешедшего в услужение к судье.

— Салям! — небрежно сказал слуга. — Мой хозяин посылает тебе, Насреддин, зайца в подарок. Что передать господину?