Сковородкин потащил Шурика в угол, за раздевалку. В углу было темно, но все равно разобрали: «Шпион шпионил…» Дальше оторвано. А ниже: «Шурша шагами, швырнул шпагу швейцару…» После этого полторы строчки густо зачеркнуты. Гошка вцепился в записку. Красные ресницы его дрожали.
— Видал? «Шпион шпионил. Шурша шагами, швырнул шпагу швейцару».
Строчки запрыгали в Гошкиных руках, он прижал их чернильным пальцем. Дальше удалось прочесть: «Шум школы… Шепелявый шепот Шмелевой». А в конце непонятное слово «Шамба-бамба».
— Какой Шмелевой? Ольки? — спросил Шурик.
Гошкины глаза светились, как у филина. Когда он навел их на Шурика, Чижову стало как-то не по себе.
— Конечно. Кто же еще Шмелева?
Сковородкин был весь красный, на носу у него, прямо на веснушки, сели капельки пота.
— Записка тайная, понял? — шептал он прямо в лицо Шурику. — Она, Шмелева, потеряла. От шпиона, который шпионил.
Шурику тоже стало жарко.
— Стой ты, — сказал он. — Не божет мыть. (Значит, «не может быть».) Шмелева — трусиха.
— Притворяется, — прошептал Гошка над ухом. — Шпионы всегда притворяются.
— Эй, мальчишки! — крикнули из класса. — Куда пропали, бессовестные?
— Ну их, — отмахнулся Гошка. — Надо проследить. Не говори пока, проследим Шмелеву.
— Да нет, — сказал Шурик с сомнением, — наверно, не Шмелева. Она даже ежа боялась в живом уголке.
— Да говорю же притворяется. Чтоб не заметили. Видишь: «Шмелевой… шепелявый шепот».
— Почему шепелявый?
— Ну все равно.
— А помнишь, она свои тапочки отдала Сеньке на физкультуре? А ее потом из строя вывели.
— Ну вот же! — замахал Сковородкин руками. — Это уж точно. Шпионы всегда хотят добренькими казаться.
— Чижик, Гошка! Безобразие какое. Принесите хоть совок! — крикнула в коридор Валя Савчук.
— Давай принесем, — сказал Шурик.
— Какой совок? Соображаешь? — зашипел Сковородкин. Он оглянулся направо-налево, положил записку в карман и прижал ладонью. — Я ее выведу на чистую воду. Я ее под гипнозом выпытаю.
Это значит — Шмелеву.
На другой день за Олей Шмелевой было установлено наблюдение. Она пришла, сунула портфель в парту, отошла в коридоре к окну и стала грызть пряник. Ничего подозрительного. Девчонка как девчонка. А может, то и подозрительно, что подошла к окну? И что пряник грызет? Съела, облизала пальцы. Потом села на место.
— Притворяется, — шепнул Гошка.
На уроке решали трудные примеры и было не до Шмелевой. Учительница собрала тетради и раздала другие. Оля увидела у себя тройку и заплакала. Этот случай разбирался на перемене.
— Я думаю, — сказал Шурик, — они из-за троек не плачут. Они — это, ясно, шпионы.
— Они все должны уметь делать, — заверил Гошка шепотом. — И плакать, и все. Вот увидишь, я под гипнозом все выпытаю.
И Сковородкин занялся гипнозом. Он сидел сзади Шмелевой, так что гипнотизировать ее мог только в затылок.
На уроке рисования все старались изобразить в своих альбомах кофейник, который стоял на столе. Сковородкин наспех набросал что-то в тетради и уставился на ровный пробор Шмелевой. Он глядел не мигая. Лицо его постепенно покраснело и застыло, как маска. Шмелева тоже сидела не двигаясь.
«Действует», — подумал Шурик и почувствовал какую-то дрожь в ногах. Сковородкин все глядел, глядел и постепенно наливался краской. Вдруг Шмелева тряхнула головой, повернулась назад, взяла резинку и стала быстро стирать. Гошка вздрогнул, оторопело оглянулся и что-то подрисовал в тетрадке. В это время к нему подошла Нина Дмитриевна:
— Что это, Гоша? Мы рисуем не чайник, а кофейник. Неужели он тебе кажется круглым?
Гошка поднял на учительницу красное лицо и часто моргал.
— Надо рисовать, что видишь. А это что за хвосты? Нелепая фантазия, — сказала недовольно Нина Дмитриевна.
Сковородкин растерянно смотрел в тетрадь и сам не мог ничего понять. Действительно, у круглого чайника почему-то были два прямых хвостика.
— Это не кофейник и не чайник даже, а какая-то голова, — учительница сердито захлопнула тетрадь.
Гошка окончательно очнулся. Это действительно была голова. Оли Шмелевой. Сама собой получилась. Ребята смеялись. Пусть посмеются. Гошка потерпит. Он не скажет, конечно, почему это вышло. Не скажет даже, что в общем правильно вышло: и он рисовал, что видел.
Целую неделю Сковородкин занимался гипнозом. И что же? Шмелева стала оглядываться в его сторону. Поддается! Однажды она передернула плечами и спросила:
— Что уставился?
В другой раз показала язык. Ничего, Гошка потерпит. А как-то пришла раньше других, уселась на последнюю парту и что-то писала. Когда кто-то вошел, смяла листы и убрала.
Сковородкин стоял за шкафом и наблюдал. Его то в жар бросало, то в холод. Когда было уже много ребят, он незаметно вышел и, оттеснив Шмелеву в угол, прямо сказал:
— Шурша шагами, швырнул шпагу швейцару.
— Да ну тебя! — и убежала.
Гошка опять подошел к ней и прошептал зловеще:
— Шамбабамба.
— Сам шамбабамба! — и даже не дрогнула.