Веселыми и светлыми глазами

— Где я, не говорить! Ну, не баба, капиталистическая система!

Но и Толика вмиг не стало.

— Где они здесь? — загрохотало из отсека, откуда бежал старпом. — Где они? Это не матросы, это облака в штанах! Пескарики! Салака! Я им покажу! — оттуда выкарабкалась Веруня. Взглянув на меня, она сказала вдруг каким-то вялым, упавшим голосом:

— Человек умирает. Погибает такая светлая творческая головка!

— Нет, я не умираю, — произнес из коробки Филютек. — Умирать не собираюсь. — И откупорил очередную бутылку.

— Что вам дать?

— Оставьте сейчас же матросов!

— Хорошо, — сказала Веруня и погладила Филютека по плечу.

— Сведите его на мостик, на свежий воздух. Сразу лучше будет, — из угла прошептал Потатин.

Я подхватил под руки легонького и тощенького, как цыпленок, Филютека.

На мостике стоял офицер, одетый во все темное и кожаное. Я глянул и увидел грифельно-черное море. Оно дыбилось, оно катило вздымающиеся выше лодки валы. Они перехлестывали через лодку, вода прокатывалась так близко, что, казалось, до нее можно дотянуться рукой. И даже небо было рваным и свисало клочьями.

Офицер сурово, из-под бровей, посмотрел на нас и скомандовал резко:

— Вниз!

Пока мы ходили, Потатин раздобыл Филютеку другую коробочку. Филютек шлепнулся на прежнее место, воскликнул восторженно: «Какое море, красота!» — и сунул голову в коробку.

Шторм усиливался. Но я воспринимал все, как в каком-то полусне, вяло, безразлично. Звучали команды, гремели звонки, бежали матросы, но все это я видел как будто бы откуда-то со стороны, издалека.

А лодка жила своей напряженной жизнью. Она выполняла задание.

Я засыпал, просыпался, опять засыпал. И в полусне слышал, как кто-то сказал, что лодка начинает погружаться. Идти в такой шторм по поверхности нельзя. И сразу на лодке стало шумнее, суетнее, вроде бы даже звонки зазвучали громче.

Я не ощутил, чтобы лодка шла вниз. Просто стало меньше качать. А потом качка прекратилась совсем и исчез шум волн.

Я прошел в первый отсек, сел на ступеньку металлического трапа, до блеска отдраенного каблуками. Здесь было очень тихо, и мне почудилось, как под огромной тяжестью воды похрустывает корпус лодки, будто корка перезревшего арбуза. Я подошел поближе к корпусу, присмотрелся. Железо было сырым. По нему катились росинки.

В помещении лодки периодически то становилось жарко и душно, то сифонил холодный ветер, когда начиналась продувка.

И под водой мы тоже шли долго. Филютек понемногу ожил.

К нам зашел старпом.

— Как дела? Потерь нет? — покосился на Веруню.

— Ну вот, оказывается, можно что-то сделать, чтобы не укачивало, — сказала Веруня. — Все в ваших силах.

— Конечно, подводная лодка это вам не какое-нибудь надводное корыто. Система!

Мы шли еще несколько часов. Старпом снова пришел к нам:

— Аппаратура в порядке? Включать можете?

— Можем.

— В добрый час.

— А что, мы уже подо льдами?

— Начинаются.

Наступал самый ответственный момент. До этого на стендах мы уже десяток раз включали систему, но там мы работали на «эквивалент». А вот теперь наступила последняя минута. И боязно включать. Да или нет?

— Поехали!

Включили… И ждем…

Мне показалось, что экран трубки очень долго не засвечивается. И другим, наверное, подумалось так же. Вера нетерпеливо пошевелила переключатель. Так бывает, когда во время хоккейного матча прибегаешь домой, торопливо включаешь телевизор, звук уже появился, а изображения нет и нет. И ручки покрутишь, и вовнутрь корпуса заглянешь, подергаешь шланг. И что бы еще такое!..

Но вот застрекотал высоковольтный выпрямитель, щелкнуло реле-пускач. И на экране мы увидели бледное, туманное, расплывчатое изображение. Что-то серое двигалось слева направо.

— Лед, — тихо сказал кто-то, я даже не заметил, кто это произнес. Вера повертела ручку усиления. Старпом совсем оттеснил меня, и я толкался в коридорчике, никак не мог заглянуть в кубрик. Но вот все-таки выбрал щелку. Теперь было четко видно, как движутся льды. На самом деле они, конечно, не двигались, а это двигалась под ними лодка. И, как перед окошком, плыли по экрану ледяные глыбы, между ними бежала мелкая рябь, такими представлялись на расстоянии волны.

— Айн момент! — сказал старпом и придержал Веру, не дал ей крутануть децибельник.

Все молчали. Напряженно дышал за моей спиной Толик Потатин, тоже пытался заглянуть. Подошел еще какой-то матрос.

Удивительное труднопередаваемое ощущение одновременной радости и тревоги, когда человек впервые видит, как работает его прибор. Раньше он представлял себе все это лишь умозрительно, «вынашивал идею», затем «воплощал в железо», а вот теперь… поехала-пошла!

— Айн момент! Позовем командира. Приходил командир лодки, операторы локационных станций. Смотрели на экран, и всем нравилось.

— Все плюнули через левое плечо? — спросил командир. — Тогда будет все в порядке. Получены данные места всплытия. Аэроразведка дала точные координаты.

Командир и другие зрители разошлись, у индикатора остались только мы.