Весенная пора

Над пегой широкой трубой где-то сбоку стремительно вылетела струйка пара и грянул гудок. Те, кто стоял поблизости, пригнулись закрыв уши руками. Вздрогнули, закивали головами кони. Всколыхнулся весь берег. Могучий рев прокатился над синеющими на горизонте горами и, цепляясь за таежные отроги, широко разлился и замер вдали. И тут же как-то смешно вдруг проблеял в ответ по-телячьи: «Мэ-э-э!» подходивший к пристани пароходик-крошка «Красный».

По многолюдному берегу пронесся смех.

Началась суета прощания. Одни плакали, другие смеялись, третьи улыбались сквозь слезы. Люди пожимали друг другу руки, обнимались, желали доброго пути. Беспрерывной цепью потянулись по сходням к пароходу-гиганту первые пассажиры.

— Погоди, не спеши, Никита, — беспокойно заговорили друзья, хотя Никита и не трогался с места. — Это только второй гудок. Ты можешь потом, спокойненько.

Юркий и веселый, как чирок, подплыл «Красный», коротко вскрикнул и перекинул на берег трап. Высыпали на пристань торопливые пассажиры, выкатились телеги, тяжело нагруженные берестяными бочками с маслом.

— Пусть Никита уезжает скорей, — запинаясь от волнения и вся зардевшись, проговорила тоненькая и стройная девушка, Никитина однокурсница. — Больно сердитый был…

Она вызвала дружный смех, а сама смущенно улыбнулась, быстро заморгала густыми ресницами синих глаз и отвернулась.

— Федосьин сын! — послышался. позади Никиты сильный голос.

Протянув вперед руки, к ним быстро подходил Егор Иванович Сюбялиров.

— Вот хорошо, что встретились, — проговорил он, крепко пожимая Никите руку. — У меня к тебе большое дело есть. Ну, да мы с тобой там, у себя, поговорим. Или ты подождешь меня денька два и выедем вместе?

— Он же в Москву едет! Учиться! — раздалось сразу несколько голосов.

— Как в Москву? — Егор уставился на Никиту, будто с трудом понимая, что именно ему говорят. — В Москву? Значит, учиться… — Он взял Никиту за локоть, потянул в сторону, положил ему на плечо свою тяжелую руку и твердо сказал: — Ты не уезжай, мой друг.

— Почему?

— Успеешь! Ты ведь еще молод. Подожди годик-другой.

— Но почему же?

— Кто тебя посылает?

— Наркомпрос.

— Эх ты! А может, все-таки подождешь? Нам вот как нужен нарсудья!

— Что?! — удивился Никита и даже отшатнулся. — Я ведь законов не знаю.

— Что ты, друг! — поразился в свою очередь Егор. — За советскую власть воевал с малых лет — и вдруг законов ее не знаешь! Так за что же ты тогда воевал? Главный закон советской власти — это беспощадная борьба против баев, других законов у нее нету. Главное — это сердце! — Егор приложил руку к груди. — Главное — кого оно любит и кого ненавидит. Ты батрак, ты сам испытал гнет… Да что тебе рассказывать… Знаю я, как ты правильно осудил сыгаевского щенка и других молодых буржуйчиков! Ну, словом, мандат на учебу кладем на стол Наркомпроса и уезжаем домой… Иван! — крикнул он куда-то в сторону. — Иван!

— Ну? Что за беда опять приключилась? — сердито дернул головой одноглазый пожилой человек, с трудом удерживавший пугливо топтавшегося коня, запряженного в телегу.

— Какая там беда! Радость, мой друг! Вот нарсудью нашли, своего человека! — крикнул Егор и опять обратился к Никите: — Я в Нагыле организовал сельхозартель, за новыми машинами вот приехали. Радости-то сколько будет! Будем, значит, Никита, вместе работать, как вместе и воевали.

Никита, потерявший от неожиданности дар речи, только теперь заговорил.

— Нельзя, Егор Иванович, — сказал он, жалея, что приходится огорчать старого друга. — Мне учиться надо.

— Ему учиться надо, — шумели ребята. — Он едет в Москву!

— На судью и учиться нечего! Это и без того понятно. До конца бороться за правду…

Пароход дал третий гудок. Загремела цепь поднимаемого якоря. Ребята, толкаясь, стали неловко прощаться, Никита взволнованно пожал Сюбялирову руку.

— До свидания, Егор Иванович!

— Ну ладно, придется нам, неграмотным старикам, еще поработать, — печально проговорил Егор. — Думали, труднее всего воевать. Оказалось, работать-то еще трудней. За все цепляешься… — Но тут же он выпрямился, улыбнулся в жесткие усы и твердо сказал: — Ну да ладно, как-нибудь проживем еще годика три-четыре. Ведь тебе года четыре учиться? Смотри учись хорошо! А после непременно в свой улус возвращайся. Другие улусы пусть сами выращивают себе работников.

— Хорошо!

Никита неловко поцеловал Егора, схватил под мышку пожитки, взвалил на плечо мешок с провизией и взбежал на трап, который уже собирались убрать. Он старался увидеть Сюбялирова с палубы, но все не находил его в этой сутолоке.

Медленно отваливал пароход. На пристани и на палубе затрепетали прощальные платки, а Егора Ивановича не было видно.

Переполненный людьми берег постепенно отдалялся.

— Никита! Учись хорошо! — Сюбялиров стоял у самой воды.

— При-вет Мос-кве! — хором загремели Никитины друзья и под взмахи длинных рук Булочкина запели:

Вперед, заре навстречу,
Товарищи, в борьбе…

Еще гуще и сильней затрепетали белые платки на берегу.