Весенняя коллекция

– Я с ним еще не встретилась. Но, поскольку я развелась только год назад, надежда на эту встречу у меня еще осталась.

– А как насчет третьего?

– Время покажет, – бросила я через плечо, направляясь к площади Согласия.

– Господи, Фрэнки, нам обязательно так мчаться? – жалобно спросил Майк.

– Ты сказал, что задыхаешься в отеле, и я решила, что тебе надо поскорее проветриться.

– Я не говорил, что хочу со скоростью света мчаться мимо самого прекрасного в мире вида.

– Можешь говорить что угодно, – ответила я, замедляя темп. – Боюсь, ты просто немного не в форме.

Он на меня уставился, вернее, попытался уставиться, но моя грива вкупе с моей очаровательной ухмылочкой (говорила ли я, что зубы у меня почти такие же замечательные, как и ноги?) просто парализовала его взгляд.

– Не дразни меня, – только и сказал он.

И мы пошли дальше вверх по реке. А за ней открывался потрясающий вид города с торчащим вверх фитилем Эйфелевой башни. Голубое бесконечное небо сияло над элегантными старинными зданиями, каждое из которых было своего неповторимого серого оттенка. У меня было то беспечное настроение, с которым я обычно брожу по Кони-Айленду, только здесь вместо белоснежного песка и океана были чудеса архитектуры. Ну что ж, главное – не надо выбирать, что мне нравится больше.

– Ты еще не проголодалась? – спросил Майк.

Я остановилась и посмотрела по сторонам. Через улицу – птичий рынок, прямо перед нами – Иль де ла Сите и башни Нотр-Дам. Значит, мы каким-то образом умудрились проскочить Лувр, что так же невозможно, как не заметить Пентагон.

– Наверное. Пока ты не спросил, я об этом не думала. Смешно, но в Париже я думаю о еде в последнюю очередь.

– Это я заметил. Если и дальше так пойдет, ты станешь такой же тощей, как наши девочки.

– Разве это плохо?

– Я тебе все объясню, когда мы прекратим эту сумасшедшую гонку. На другой стороне улицы есть место, где можно поесть, туда-то мы и пойдем.

– Как скажешь, Супер… парень.

– Поосторожней!

– Ты обидчивый, да?

– Нет, просто голодный.

Мы устроились на застекленной террасе ресторанчика под названием «Бистроке», и я стала рассматривать меню.

– Боюсь, здесь не подают сандвичей, – заметила я.

– Это была фигура речи.

– Как и «пышные формы», да? – поинтересовалась я, изучая меню.

– Так я и знал! Ты поэтому все время задираешься? Ну, признайся, ты не можешь простить мне этих «пышных форм». Фрэнки, это был комплимент!

– В наших краях это оскорбление, мазила.

– Пышные формы – это то, за что приятно подержаться, обо что можно согреться морозной ночью, это сексуально, это возбуждает. Понимаешь, возбуждает!

– Прекрати орать.

– Разве я только что не сказал тебе, чтобы ты не тощала? – Он навалился на стол. – И я именно это имел в виду! Я был женат на манекенщице. Никто не умел носить тряпки так, как она, но, господи, к ней нельзя было даже прислониться, одни локти и больше ничего! Ляжки у нее были как две острые сабли, об задницу можно было набить синяков, в ее груди нельзя было зарыться.

– Так зачем же ты на ней женился?

– Если бы я только знал! В постели она напоминала железного кузнечика. Я был тогда зеленым юнцом, и мне почему-то это нравилось.

– Да-да-да! Твоя вторая жена наверняка тоже была манекенщицей. Все вы, фотографы, такие.

– Я не женился второй раз.

– Умный ход.

– Так ты простишь меня за… «пышные формы»?

– Ты мне напоминаешь Слима Келли. Он называл пиццу «пирожком» и умолял меня не злиться, потому что когда он был ребенком, то все самое вкусное называл «пирожками». Он просто не мог понять, что меня тошнит от этого слова.

– Обещаю, что больше никогда не буду говорить про «пышные формы». Но при одном условии.

– При каком?

– Если ты не будешь называть меня «мазилой».

– Ой, Майк, извини! Не думала, что это тебя заденет. Ведь это дела столь давних дней. Я совершенно не хотела быть бестактной.

– Понимаешь, Фрэнки, – сказал он сквозь зубы, – все игроки когда-нибудь да промахиваются. Билл Брэдли говорит, что труднее всего ему было заставить себя забыть последний бросок в финале 1971 года, потому что еще двадцать лет ему об этом напоминали все таксисты. А Билл Брэдли – сенатор.

– Ты пытаешься меня убедить в том, что совершенных людей не бывает? – недоверчиво спросила я.

– Ты ведь привлекательная женщина, так?

– А я все ждала, когда ты это заметишь. Шнобель и все такое…

– Черт подери!

– Все-все, я тебя прощаю, – поспешила добавить я и рассмеялась – такое у него было выражение лица. – Я не в силах выслушивать новые извинения и рассказ о том, какой у меня аристократический нос. Кстати, я обожаю свой нос и ценю его выдающиеся качества. Понял, Майк?

– Иногда я кажусь себе полным идиотом.

– Тонкое наблюдение. Мы будем заказывать?

Когда два человека, уже привыкшие подтрунивать друг над другом, объявляют перемирие, всегда возникает некоторое замешательство. О чем им теперь говорить, если они решили перестать наконец пикироваться?

Мы с Майком погрузились в изучение меню и делали это весьма сосредоточенно и серьезно, как два заправских ресторанных критика.

– Есть предложения? – спросил он наконец.

– Может, рагу?

– Какое рагу?