Весенняя коллекция детектива

Она вернулась в комнату, где вытянувшаяся в струнку в кресле Люсинда пыталась делать ей какие-то знаки, которых она не понимала, махнула на нее рукой и, брезгливо морщась, унесла на кухню чашки, в одной из которых был окурок. Старший лейтенант все говорил.

– Чего там, а? – свистящим шепотом вопросила Люсинда. – Чего там творится-то?

– Не знаю, – тоже шепотом ответила Олимпиада Владимировна и заправила за ремень вылезающую блузку. – Парамоновых допрашивают, кажется.

– Во дела, а? – с восторгом выдохнула Люсинда. – Во история, а?!

– Ужас какой-то, – сказала Олимпиада Владимировна. – Ужас и кошмар. Мне на работе попадет, и Олежка должен приехать!

Люсинда в кресле подвинулась в ее сторону и сказала, радостно блестя глазами:

– А ты говорила, что детективов в жизни не бывает! Вот тебе и не бывает!

Олимпиада возмутилась:

– Господи, что ты несешь, Люська! Ты только послушай, как он с нами разговаривает, будто мы… мы… будто он нас подозревает!

– А он нас подозревает, – с удовольствием согласилась Люсинда.

Детективчик получился первый сорт – милиция приехала, все соседи высыпали, всех допрашивают, и труп она нашла, она первая, целая история вышла, а намечался самый обычный, унылый и серый день! Правда, соседа немножко жалко, был он смирный, работал на заводе «Серп и Молот», выпивал умеренно и занимался «радиолюбительством» – у него в квартире был целый склад барахла, лампочек каких-то, проволочек и прочей чепухи. Люсинда видела, когда приходила убираться, и тогда же узнала, что он радиолюбитель. В прошлом году он проводил в армию сына Серегу, который был похож на Костика, славшего «военные приветы из далекого города Архангельска», и стол на проводы собирала тоже Люсинда.

Соседа жалко, но детектив ей очень нравился, и она этого стеснялась. Липа-то вон как сердится, глазищами сверкает! Интеллигентка, даже возразить как следует никому не умеет, зато ей, Люсинде, палец в рот не клади, она «бойкая девчонка», ей об этом весь Ростов говорил!

Из прихожей вернулся милицейский, сел на стул, отчего стул скрипнул и покачнулся, уперся ладонью в коленку и вдруг спросил:

– А напротив кто живет?

– Никто не живет, – ответила Олимпиада Владимировна. – Хозяева умерли давно, я их почти не помню.

– А вы давно тут проживаете?

– Всю жизнь! Мы с бабушкой жили, а потом она умерла, и я осталась одна.

– Что можете сказать про потерпевшего?

– Господи, ничего я не могу про него сказать! Мы все друг друга знаем в лицо, дом-то маленький! Он жил с сыном, сын сейчас в армии, забыла, как его зовут.

– Серегой зовут, – подала голос Люсинда. – В прошлом году проводили.

– Потерпевший выпивал?

– Мы с ним не выпивали! – опять встряла Люсинда. – А потому знать не можем! Ну, выпивал, конечно, но сильно никогда не пил!

– Черт знает что, – пробормотал старший лейтенант Крюков, – в субботу утром на мою голову!..

Тут его позвали на лестницу, и он вышел, и Олимпиада с Люсиндой опять остались одни.

– Мне на работу надо, – с тоской сказала Липа, – и что он там начальнице наговорил, страшно подумать!..

– Да ладно, разберешься, чего там!

– И кто мог его… по голове? – Олимпиада перешла на шепот. – У нас же тут все свои, чужих никогда не бывает!

– Может, он собутыльников каких привел?

Олимпиада пожала плечами.

В проеме возник старший лейтенант и поманил ее пальцем, тоже достаточно обидно.

– Вы меня? – спросила Олимпиада Владимировна, стараясь держаться «достойно», хотя сердце ушло в пятки.

– Вас, вас, кого же!..

Они опять переглянулись, и Люсинда вскочила с кресла, выражая готовность следовать за Липой туда, куда ее поманил милицейский, хоть в острог!

Олимпиада Владимировна вышла в собственную прихожую, где было сильно натоптано, накурено и очень холодно, потому что с лестницы дуло немилосердно, и как будто споткнулась взглядом о лежащее на полу тело.

Теперь это было именно тело, кое-как прикрытое черной клеенкой, а не человек с мучительно задранным подбородком.

– Господи, – сказала Олимпиада и прикрыла рот рукой. – А нельзя его… вынести?

– Всему свое время, – сказал милицейский загадочно. – Пройдите, пройдите туда!..

Туда – означало на лестницу, где все смолкло, когда она появилась, только где-то в отдалении тявкала парамоновская собака по кличке Тамерлан.

– А как же ваши соседи говорят? – не очень понятно спросил старший лейтенант. – А вы сказали – никто не живет!

– Где? – не поняла Липа.

– Напротив. Вот здесь. Ваши соседи говорят, что живет!

– Кто?! – поразилась Олимпиада. – Никто там не живет! Никого там нет! В тех квартирах живут Парамоновы и еще студент, Володя, я не знаю его фамилии. Или знаю?..

– Так знаете или не знаете?

– Нет! – почти крикнула Липа. – Не знаю!

– И где он сейчас, тоже сказать не можете?

– Конечно, не могу! Я же за ним не слежу! А напротив никто не живет, это я вам точно говорю!

Парамоновы вылупили глаза и затараторили, как из пулемета застрочили:

– Как нет?!

– Конечно, живет!..

– На той неделе въехал!..

– Я сама видела! Еще коробки все носили!..

– И на лестнице третьего дня встретились!..

Это была какая-то ерунда, и Олимпиаде Владимировне показалось, что она сошла с ума.