Весенняя лихорадка

— Знаешь почему? Видел картинки с гномами в воскресных газетах? Маленьких человечков с тонкими, как спички, ножками, выпуклыми животами, большими пупками и сморщенной кожей? Вот так он выглядит. К тому же не могу сказать, что мне нравится его представление о занятиях любовью. Уф-ф.

— Что это за представление?

— Право, не знаю, как тебе сказать. Неловко. Может, ты слышал, если знаешь, кто это такой.

— То есть он извращенец?

— Ха! Извращенец. Слушай, дорогой, знаешь, почему ты мне нравишься? Ты нравишься мне. Знаешь, почему? Ты просто-напросто обыкновенный, дюжинный, заурядный человек. Считаешь себя удачливым и изощренным, потому что неверен жене. Так вот, я могу рассказать тебе вещи об этом дрянном, проклятом, грязном городе, которые… уф-ф. Я знаю человека, которого едва не выбрали… Пожалуй, мне нужно придержать язык. Для своего возраста я слишком много знаю. Но ты мне нравишься, Лиггетт, потому что хочешь меня так, как я хочу, чтобы меня хотели, без всяких причудливых вариаций. Давай уйдем отсюда, здесь слишком уж благопристойно.

— Куда хочешь отправиться? — спросил Лиггетт.

— На Четырнадцатую улицу, в мое любимое заведение.

Они поднялись в заведение на Четырнадцатой улице по винтовой лестнице. Их впустил, сначала внимательно разглядев, человек с громадными розовыми угрями.

— Я боялась, ты меня не вспомнишь, — сказала Глория.

— Что? Полагаете, я не помню вас, мисс? — удивился этот человек, бармен. — И чего хотите выпить в этот благословенный день? Может, немного ирландского?

— Да, отлично.

— А вам, сэр?

— Шотландского с содовой.

— Превосходно. Превосходно, — сказал бармен.

В те дни это был бар с самой длинной в Нью-Йорке стойкой, в зале находилось только самое необходимое. Половину его занимали столики, стулья и музыкальный автомат, но перед стойкой был голый бетонный пол. Лиггетт и Глория осваивались друг с другом, улыбаясь друг-другу в зеркале. Неожиданно раздался громкий голос:

— Красавчик, Красавчик, черт бы тебя побрал. Том!

— Эдди, пожалуйста, не кричи так, — сказал Том, бармен, и улыбнулся Глории с Лиггеттом.

— Красавчик, дай пару пятицентовиков.

Они посмотрели на человека по имени Эдди, стоявшего у другого конца стойки, он потирал пухлые руки и причмокивал. На нем были форменная фуражка, серая шерстяная майка и синие брюки. Потом заметили, что у него револьвер, наручники и другое снаряжение полицейского. Китель его лежал на стуле.

— Прошу прощения, мисс и мистер, — сказал Эдди. — Обслужи сперва этих леди и джентльмена.

— Именно этим я и занимаюсь, — сказал Том, — а когда закончу, никаких пятицентовиков тебе не дам, и не проси.

— Дай пива, Красавчик, друг мой, — сказал Эдди. — Само собой, после того, как обслужишь леди и джентльмена.

— Когда освобожусь, дам. Во всяком случае, тебе уже почти пора идти, сдавать снаряжение. Что скажешь о нас, налогоплательщиках этого замечательного города? Мы все это переменим, когда пойдем использовать право голоса на избирательные участки.

— Слышал ли ты когда-нибудь о государственной службе, мой друг Красавчик? Полицейские — государственные служащие, и то, что вы, незаконно голосующие по нескольку раз, делаете на избирательных участках, нисколько нас не затрагивает. Пива!

— Ступай-ступай. Иди, сдавай снаряжение. Уже двадцать пять минут, пора.

— Эти часы спешат.

— Ничего подобного. Я сам поставил их точно, как только пришел. Иди, а то снова наживешь неприятности.

— Пойду и вернусь с целой фуражкой пятицентовиков, — сказал Эдди. Надел ремень со снаряжением, китель, поправил фуражку и, выходя, спросил бармена: — Принести тебе газету?

— Иди-иди, не подмазывайся, — ответил Том.

Вошли четверо молодых людей и стали очень серьезно играть спичками на выпивку. Вошел мужчина в майке, черных брюках и шапке из аккуратно сложенной газеты, помахал рукой игравшим спичками, но сел один. Вошел человек в сдвинутой на затылок шляпе, поздоровался с игроками и с человеком в шапке из газеты. Сел один, принялся корчить себе рожи в зеркале и рассказывать длинную историю. Том кивками давал понять, что слушает. Ведя рассказ, этот человек не отводил глаз от своего отражения. Том был внимателен к смотревшемуся в зеркало, разговаривал о бейсболе с человеком в газетной шапке, шутил с игроками спичками и был учтив с Лиггеттом и Глорией. Полицейский вернулся с несколькими газетами и большой бумажной сумкой, в которой принес несколько картонных упаковок. Из них он стал выкладывать тушеных моллюсков в тарелки, которые Том достал из-под стойки с бесплатными обедами. Сказал: «Пусть леди получит первая», потом были обслужены все остальные, полицейский с удовольствием наблюдал за этим; затем снял китель, повесил его на спинку стула и подошел к музыкальному автомату.

— Уйди от этой машины, черт возьми, — крикнул Том. — Прошу прощения, мисс. Эдди, дубина, уйди от нее, она не в порядке.

— Пошел к черту, — ответил Эдди. — Леди, нижайше прошу прощения. У меня здесь есть кой-какие права.

Он опустил в прорезь монету, мотор загудел, и помещение огласила песенка «Дайна заблудилась случайно».