– До свиданья! – проговорил он быстро, притягивая к себе курчавую головку. – Будь здорова! – Но вдруг что-то острою болью отдалось в сердце юноши: Лева ясно почувствовал, что, быть может, он в последний раз видит прелестное, бледное лицо девочки, ее доверчивые глаза…
И неожиданно, позабыв всякую осторожность, Лева крепко прижал к себе смуглую голову Иринки, покрывая ее горячими поцелуями.
Еще минута – и дверь с шумом захлопнулась за ним. Молодой человек, в последний раз огибая сад Снегурочки, быстрыми нервными шагами спустился к оврагу…
«Эгоист бессовестный, квашня! Не сумел совладать с собою! Только расстроил ребенка! – мысленно ругал теперь себя Субботин, невольно ускоряя шаги и боясь даже оглянуться назад. – Она наверняка, наверняка все поняла!»
Увы, Лева был прав.
В саду Снегурочки, над оврагом, стояла маленькая фигурка в белом передничке и издали делала ему какие-то отчаянные знаки…
– Лева, Лева, вернись!
Но Лева не слышал ее, он был уже внизу, почти у самой речки; на повороте к лесу еще раз мелькнула его темная тужурка, и… и все… Он ушел, навсегда ушел!
Иринка беспомощно глядела перед собою. Что с нею? Где она?
Девочка ничего не понимала, вокруг все было чужое. Даже сад ее, любимый сад Снегурочки, куда-то исчез. Где же полевые цветы, ромашка, высокий тмин?..
Среди скошенного, пожелтелого поля одиноко стояли обнаженные белые березки, а под ними такая же одинокая, почерневшая и размытая дождем ее дерновая скамейка… Иринка хотела подойти к ней, но скамейка прямо на глазах становилась почему-то совсем маленькою и уходила все дальше от нее…
– Ай, ай, ай, барышня, так нельзя, так нельзя! – раздался с балкона возмущенный голос седого доктора. – В первый раз, без пальто и в такую погоду! Так нельзя!..
Доктор поспешил к своей маленькой пациентке. Он спешил не зря: спустя минуту Иринка потеряла сознание и бессильно опустилась на руки своего старого друга…
– Ничего, ничего, – бормотал доктор, успокаивая девочку, – все будет хорошо, только надо окрепнуть… все будет хорошо…
На заре жизни
I
Обряд погребения только что окончился.
Перед маленьким кладбищем уездного городка Д. стояло несколько наемных экипажей и широкие развалистые сани священника, покрытые тяжелой медвежьей полостью.
Небольшая кучка народа нетерпеливо толпилась у выхода. Дамы в черных платьях и длинных креповых вуалях суетливо рассаживались по своим экипажам, мужчины озабоченно следовали за ними.
Казалось, и те и другие куда-то ужасно спешили. Позади всех степенно и важно выступал сам батюшка и теперь вместе с дьяконом, таким же дородным и краснощеким, как и он сам, грузно и не торопясь усаживался в подъехавшие к нему широкие сани.
Знакомые мужчины и дамы приветливо раскланивались между собой, наскоро пожимая друг другу руки и перебрасываясь равнодушными замечаниями. Кто говорил о погоде, кто сетовал о плохом санном пути, но чаще всего упоминалось о предстоящих поминках в городе, в одной из лучших кухмистерских, у Синяева.
Только об усопшей, в память которой был назначен этот роскошный поминальный обед, никто ничего не говорил, и казалось, в эту минуту друзья и знакомые о ней совсем позабыли.
Вдали от всех, у ограды церкви, стояла одиноко молодая девушка и безучастно следила за отъезжающими.
Небольшого роста, с короткими вьющимися волосами, она походила скорее на ребенка, такими нежными были все очертания смуглого тонкого личика девушки. Но темные глаза ее смотрели не по-детски печально, и в настоящую минуту в них светилось серьезное, искреннее горе.
Она, видимо, нарочно старалась держаться в стороне, желая по возможности остаться незамеченной и смутно надеясь, что о ней позабудут.
Как безразличны ей были все эти чужие, равнодушные люди, и с каким нетерпением теперь она ожидала отъезда последнего экипажа!
Ах, только бы поскорей, поскорей остаться одной!..
– Да где же вы, наконец, Ирина Петровна? Я, как булавочку, ищу, ищу вас везде, пойдемте скорее, голубушка. Анна Никитична уже давно поджидает нас в санях! – неожиданно раздался позади нее торопливый мужской голос.
Молодая девушка вздрогнула и повернула головку. Перед ней стоял плотный, невысокого роста господин в енотовой шубе и в эту минуту, видимо, старался придать как можно более приветливое и радушное выражение своему грубому рябоватому лицу.
– Искренне сожалею, Егор Степанович, что невольно задержала Анну Никитичну, – холодно проговорила девушка. – Прошу вас передать ей мое извинение, но я не поеду в санях, мне хочется побыть одной, и я предпочитаю вернуться в город пешком. Тут ведь недалеко, всего верста!
– Как пешком, одной? Да вы серьезно это, голубушка? – изумился господин в енотовой шубе, и беспокойные глазки его с нескрываемой досадой остановились на молоденькой девушке.
– Совершенно серьезно!
– A обед-то как же, поминальный обед у Синяева, ведь вы опоздаете, матушка?
– Ну, это не важно, отобедать можно и без меня! – презрительно усмехнулась девушка и, слегка наклонив головку, быстро направилась к воротам кладбища, где скоро скрылась за его высокой белой стеной.