Огюст Пибаль ликовал — наконец-то признали, что он прав.
— Нужно поступить, как я говорил, организовать бригады для сбора подписей и ходить из дома в дом, из квартиры в квартиру… А пока что это делают только несколько человек.
И в самом деле, до сих пор этим занимались одни и те же люди. Леон Бурген и Пибаль посвящали обходу домов несколько часов по утрам. Томасен действовала среди лавочников. На Ирэн в основном лежал рынок… Эта четверка дала обязательство продолжать свое дело, но нужны были помощники.
Первой среди добровольцев записалась Флери. Правда, она не могла ходить по этажам, но предложила посетить несколько семей и отказалась от посторонней помощи. Кстати, она уже приступила к делу и просила это отметить.
Обе девушки, которых Жак уже видел на предыдущих собраниях, о чем-то пошептались, и одна из них заявила:
— Мы бы пошли, но только не одни.
— Боитесь? — спросил Пибаль.
— Как-то ноги подкашиваются при мысли, что надо постучаться в дверь к незнакомым.
— Ничего, мы вас поддержим с двух сторон, пока вы будете подниматься по лестнице.
Все рассмеялись.
Записались еще двое. Один из них впервые пришел на собрание. Второй, старый член комитета, поставил условие, чтобы его не посылали к жителям улицы, на которой он живет, так как его все знают.
— Тем лучше, тебе же будет легче, — сказал Пибаль.
— Нет, мне это может повредить на работе.
Никто не стал настаивать.
Ирэн записывала добровольцев и наблюдала за теми, кто еще колебался.
— Больше нет желающих? А ведь у нас сегодня много молодежи.
— Запишите меня, — сказала Жаклина.
Жак, которому и без того уже было не по себе, похолодел.
— Только я тоже не знаю, как за это браться, включите меня в бригаду, — попросила Жаклина.
Леон Бурген поспешно предложил свои услуги.
— Мадмуазель, я вас буду сопровождать.
Аббат Дюбрей сказал, что его, как члена руководства национального движения за мир, почти каждое воскресенье посылают в провинцию, но в свободное время он охотно будет принимать участие в работе бригады. Алжирец Абдераман взял на себя обязательство собрать подписи среди своих соотечественников, живущих в одном с ним районе Парижа. Он с ними был знаком.
— Запишите меня, — попросил Жак.
— Можно подумать, что его отправляют на бойню, — прошептал Пибаль на ухо соседу.
Шел дождь. Жак видел в этом плохое предзнаменование. Он долго не мог заснуть и поэтому проспал. Всю неделю его мучила мысль о предстоящем предприятии, в котором он с большой неохотой согласился принять участие. При Жаклине он держался спокойно, самоуверенно, словно ему все нипочем, но на душе у него было тревожно.
А тут еще Жаклина, ничего не утаивая, поделилась с ним своим беспокойством и этим усилила его волнение. Она рассказала, как в детстве сопровождала мать в походах по квартирам, но тогда у них была совсем иная цель: они собирали деньги на пострадавших от войны, на организацию праздника в квартале, на стачечников. Тогда было другое дело: люди ее знали, кроме того, она была девочкой… Теперь же предстояло просить совершенно чужих людей подписать протест и в случае необходимости переубеждать их. Вот с этим она боялась не справиться.
— Ладно, видно будет. Правда, я много узнала на этом собрании, но вот изложить все это… Ну ничего, ты мне поможешь…
Жака не так страшил сам разговор, он почти ежедневно обсуждал все эти вопросы со своими товарищами по работе, но он не знал, с чего начать. Кроме того, по правде говоря, ему было стыдно ни с того, ни с сего врываться к чужим людям. Он находил это унизительным, словно он нищий и просит милостыню…
Он и Жаклина по воскресеньям были заняты на работе, и у Жака мелькнула было надежда, что из-за этого они не будут включены в бригады и кончатся все его тревоги. Но Леон Бурген отрезал им путь к отступлению.
— Когда вы оба свободны?
— По четвергам.
— Великолепно. В четверг у меня лекции с одиннадцати часов; мы сможем отправиться пораньше. В нашем распоряжении будет все утро.
Они условились встретиться в восемь часов утра в том же кафе, где обычно проводились собрания комитета. У Жака не оставалось времени, чтобы зайти в гостиницу за Жаклиной, и он отправился прямо в кафе, надеясь в душе, что из-за отсутствия Жаклины Бурген отложит всю эту затею до другого раза. Но они оба оказались на месте и беседовали у стойки. С пластмассового плаща Жаклины стекали ручьи, по-видимому, она только что пришла.
— Ты уже здесь?
— Хорошо, что я не стала тебя дожидаться, — рассмеялась Жаклина.
— Я проспал.
— Не страшно, — сказал Бурген, — у нас еще много времени. Кстати, можно я тебе буду говорить «ты»?
— Конечно, — ответил Жак и тут же в подтверждение своего согласия сказал:
— Ты что будешь пить?
— Кофе.
— С чем?
— Просто кофе.
— А ты, Жаклина?
— То же самое.
Жак непринужденным тоном заказал:
— Три стакана кофе и рюмку коньяку.
— Это ты для храбрости? — спросил Леон.
— В такой дождь необходимо согреться. А ты в самом деле ничего не хочешь?
Леон Бурген отрицательно покачал головой и изложил план дальнейших действий.