Весенний марафон

…Вечером Катерина смотрела на браслет и думала о муже. Удивительно, но в последнее время он так мало места занимал в ее жизни, в быту и в мыслях, что она почти и не вспоминала о предстоящем разводе. Развод ничего не менял, а просто вносил ясность в их уже давно сложившиеся отношения. Хотя подумать не мешало бы. Надо всегда четко знать, какие задачи перед собой ставишь, чего хочешь добиться и каковы возможные последствия, – такого правила всегда придерживалась Катерина. Она всегда и все решала сама. И Олег ей никогда не мешал. Ее идеи одобрял или помалкивал, не мешая реализовывать и давая возможность набить шишки. Ел, что она готовила, надевал, что покупала. Если она говорила, что в воскресенье они идут в филармонию, – они шли в филармонию, если на рынок за картошкой – шли за картошкой. В воспитание Дашки не вмешивался, больше поддакивал, и Катерина искренне считала, что воспитывает дочь она одна. Когда был дома, машину чинил, хотя на ней и не ездил, он вообще мог починить все, что угодно. Если Катерина рассказывала о делах на работе, всегда говорил, что она – умница, талантливая и делает все правильно. Так она и привыкла думать: она сильная и умная, решительная и самостоятельная и все делает правильно. А муж у нее, увы – бесхарактерный и тусклый персонаж, ведомый. Тогда почему, интересно, она так и не смогла заставить его делать то, что она считает нужным, – менять профессию, зарабатывать, сидеть дома, а не болтаться по стране? Вопрос без ответа. Но тут Катерина поняла, что ход мыслей принял нежелательное направление.

Она пошла на кухню, налила себе чаю, плюхнула туда толстый желтый круг лимона, три ложки сахара и стала думать в другом направлении, правильном и более подходящем в данной ситуации. Почему она никогда не скучала о муже? Провожая в командировку – не расстраивалась, да и не провожала: сам собирался, сам уезжал. Встречая – не особенно радовалась. Если его долго не было – отвыкала, и в первые дни после его возвращения ей было с ним неловко и вместе ужинать, и смотреть телевизор, и ложиться в одну постель. Нет, раньше, давно, она и скучала, и ждала, и даже плакала, когда он уезжал, скандалила, ругалась, выдвигала ультиматумы. Но он все равно уходил, уезжал, пропадал в таких местах, где ни почты, ни телефона. Она не могла ничего с этим поделать. И смириться тоже не могла, не таков характер. И тогда она запретила себе эти эмоции. Будто бы не ждала, и будто бы не злилась, и будто бы не скучала. А потом пришла к выводу, что мужчина – любой, даже самый слабохарактерный и никчемный, как ее Олег – упорен в своих пристрастиях и заблуждениях.

А она хотела другой жизни: красивой, яркой, интересной, да более обеспеченной, черт возьми! И чтобы вместе проводить вечера перед телевизором, вместе иногда ужинать в ресторанчиках, ходить в театр просто так, а не ради репортажа с премьеры (и в платье, черт возьми, а не в джинсах после работы!) и ездить летом к морю. Она любила море, а муж в любом пятизвездочном отеле немедленно начинал задыхаться от жары и умирать от безделья, поэтому уже много лет она отдыхала вдвоем с дочерью в своей любимой Турции, а муж с приятелями кормил комаров на реке Хахапоньке где-то на Севере. Если запланированная замечательная «другая жизнь» с этим человеком невозможна – надо попробовать с другим. Переделать мужчину невозможно, значит, придется поменять его на другого, более соответствующего твоим требованиям и идеалам. Это направление куда более перспективно. Да, цинично. Зато верно.

Тут дерьмоискатель тихо пискнул, предупреждая, что Катерина, безусловно, женщина умная и здравомыслящая и, конечно, делает все правильно, но… пока она сама верит в эти свои теории не стопроцентно. Ничего, разозлившись на себя, подумала Катерина, решение уже принято, согласие на развод Олег прислал, так что… стоп-кран сорван, бояться поздно.

– Мам, уж полпервого, ты чего тут сидишь, даже телик не включишь? – притащилась на кухню сонная Дарья, завернутая в одеяло, которое шлейфом тащилось за ней по полу.

Глаза у нее закрывались, и ноги ее уже не держали, поэтому она приткнулась возле Катерины, привалилась к ней боком и засопела. Училась она во вторую смену, поэтому Катерина не особенно сражалась за соблюдение режима – все равно по утрам она убегала на работу, а дочь спала всласть. К тому же Катерина сама была сова и полуношница, да и Дашка в последнее время так редко подкатывалась к ней с лаской… Поэтому Катерина не стала ее прогонять и занудствовать насчет режима. Она вздохнула, подвинулась на табуретке, освободив дочери половину, прижала Дашку к себе и тихонько понюхала ее волосы. Раньше от нее пахло молоком, воробьем, солнышком, котенком… счастьем. Теперь пахло шампунем, и волосы стали жесткими… Но все равно здорово, что она пришла и можно вот так ее обнять и посидеть минуту, не думая ни о чем.

– Мам, – из-под ее руки придавленным голосом спросила Дашка. – А вы правда будете с папой разводиться?

Катерина молча кивнула, и Дашка как будто услышала ее кивок. Она выпросталась из-под руки и продолжила допрос:

– А зачем?