Весенний снег

А потом… Потом он почувствовал крылья за спиной и как будто не ходил, а летал по свету. Все не верил в свое счастье, все боялся, что она шутит, все ожидал, что она однажды скажет: "Ну, хватит. Поиграли, и достаточно". Но она сказала другие слова: "И пошто я тебя полюбила?"

Свадьбу гуляли неделю. Стоял декабрь. Время позволяло гулять. Сперва у Прозоровых три дня, потом в Медвежьем трое суток. И еще день "доедывали", как фиксировал это событие посаженый отец старик Волобуев.

Начали в воскресенье, кончили в субботу.

В Выселках праздновали по старинке, со всеми известными обычаями. И хмелем дорожку посыпали, и выкупа требовали, и посуду били. Между прочим, пример Марья Денисовна подала, трахнула тарелку об пол:

— Пушшай столько деточек у вас будет, сколько осколочков на полу.

Другие поддержали.

— Не сглазьте, — смеялась Вера.

— Так они всю посуду перебьют, бабаня, — бурчал Никита.

— Ништо. Посуду купим. Дал бы бог правнуков.

— Тут я, стало быть, Денисовна, не согласный, — возразил старик Волобуев. — Ет дело от них, хе-хе, а, значит, не от бога зависимо.

Вера смущалась, краснела от этих разговоров, а молодежь, чтобы выручить ее, кричала: "Горько! Горько-оо!"

Молодые, как водится, целовались. Гости, как водится, пили, горланили песни, но, едва наступала пауза, вновь кто-нибудь начинал все о том же, о детках.

И кргда молодым стало уже невмоготу, когда невеста собралась бежать из-за стола, заиграл баян. Вера обрадованно воскликнула:

— Попляшем, а?!

— Оно протрястись-то, стало быть, надо, надо, — поддержал старик Волобуев.

А Никита похлопал баяниста по плечу, шепнул на ухо:

— Спасибо, Леха. В случае чего ты баянь.

Молодые не могли понять одного: надоедливо говоря о деточках, старики хотели, чтоб не засох Прозоровский корень. На нем все дерево держится.

У Веры родственников не было. Из блокадного Ленинграда с тяжелой дистрофией она попала в больницу зауральского городка, а затем в детский дом. Окончила школу. Окончила педучилище, и направили ее в далекое село Медвежье. Школа стала ей родным домом, а коллектив учителей заменил родственников. Директор Иван Кузьмич, поглаживая лысую голову, заявил сватам (он был посаженым отцом Веры): "Отдаем с условием: половину свадьбы у нас гулять".

Отвоевали Дом культуры. Расставили столы. Полон зал народу. Подарки от учителей. Подарки от-колхоза.

И пляска. Тут уж плясали до головокружения, аж подвески на люстре позванивали. Сам директор тон задал:

— А ну! По-фронтовому! — погладил лысину и вприсядку, носками вперед.

— Выручай, — подтолкнул Никита Веру, — А то рухнет.

Но директор вовремя остановился и запел, притоптывая:

Ты не ахни, кума,

Ты не охни, кума.

Я не с кухни, кума,

Я из техникума.

А Вера в ответ:

Милый мой голубок,

Ты понять того не мог:

Если б сердцу не был мил, В сердце б гнездышка не свил.

К концу третьих суток, прерывая пляску, слово опять взял директор:

— Внимание, товарищи! Внимание! Сенсационное сообщение. В районе села Медвежьего зафиксировано необычное землетрясение силою до трех баллов. Ввиду отсутствия в радиусе восьмисот километров горного массива, ученые не могут объяснить это странное явление.

К месту события срочно снаряжается экспедиция…

Под веселый смех и шум молодых усадили в сани и отправили в Выселки. Но и там еще продолжалось гулянье. Все это проходило как в тумане. У молодоженов от усталости слипались глаза. Гудели ноги.

А в ушах стоял переливчатый звон поддужных колокольчиков.

Первый год совместной жизни пролетел как во сне.

Вера оказалась легким человеком. Быстро сошлась с бабушкой, с Соней, с ее мужем Иваном, с соседями. Стариков она брала внимательностью, молодых-пониманием и веселостью. А ребятишки — это уж само собой. Они к ней лезли, как мухи на сахар. Вера стала своим человеком в Выселках, как будто тут родилась и прожила всю жизнь, хотя в Выселках она бывала мало: работала с утра до вечера. Возвращалась поздно, вместе с Никитой, который нес ее увесистый, набитый тетрадями и книгами портфель. И выходные дни почти что все она проводила в Медвежьем со своими учениками. И все-таки Вера находила минутку к соседям забежать. То книгу оставит, то заказанную покупку передаст, то посоветует, то соседкиного муженька, перебравшего накануне, пристыдит.

И для Никиты времени у нее оставалось немного:

дорога от села до поселка да ночи — длинные, темные зимой в избе и летние, звездные на сеновале. И, быть может, оттого, что виделись они урывками, что времени им всегда не хватало, они и не наскучили друг другу, и тянулись один к другому, и рады были, когда оставались вдвсем.

— В отпуск бы нам вместе, — как-то сказал Никита. — Так опять же не сходится, У тебя он летом, а у меня лето-самая страда.

— А ты не страдай, — шутила Вера, — успеем еще надоесть друг другу. Жизнь длинная. Мы с тобой сколько лет проживем?

— Тысячу.

— Ну, это слишком, а вот до ста современная наука обеспечит. Давай поначалу на пятьдесят лет задумаем, до золотой свадьбы, а потом повышенные обязательства возьмем.

Никита стискивал ее так, что она ойкала, и оба хохотали до слез.