Весенний снег

Оказалось, Геннадий перешел на санитарный транспорт, более того, работает именно в том институте, где и находится клиника профессора Б. С. Барышникова. И даже с ним лично знаком. И даже возил его не один раз, И даже личную машину его ремонтировал. Он-то, Геннадий Сдобин, и сообщил Никите подробности и мудреный диагноз, пугающий уже одним своим непонятным названием, и результаты анализов, и выдержки из бесед с докторами и самим профессором. Но больше всего резанули сердце слова Геннадия, заключающие это длинное письмо: «Вот так оно, едри его, получается. Ни хрена они не могут и ничего не обещают. Так что крепись, дружище. А ежели чего узнаю, то сразу же сообщу».

Но последние слова были приписаны так, для ободрения. Никита понял это и не придал им значения. Его поразило одно: «не могут и не обещают». И когда он воскликнул при Вере: «Не может быть такого положения!» — это он не ей, а тем незнакомым докторам возразил. Это он судьбе своей возразил. Никак не мог согласиться Никита с таким поворотом судьбы. Сам он был огромным, здоровым, полным силы, и ему никак не верилось, чтобы у него, у Никиты Прозорова, был такой чахлый, больной, безнадежный сын. Тут было какое-то досадное несоответствие. Умом он понимал, что такое может быть, но сердцем не мог смириться.

«Какая-то ерунда получается. Ерунда, ядрено-зелено».

Когда, бывало, не принимали его рационализаторские предложения, он тоже не соглашался с этим, тоже произносил свое «ядрено-зелено» и не сдавался, доказывал свою правоту.

Конечно, он видел, что тут другое, но все равно не мог примириться с приговором'врачей. Впрочем, все это было позже. А тогда, получив на почте письмо от Геннадия и прочитав его, он пошел куда глаза глядят. Ноги сами привели его к озеру и той березе, у которой он впервые поцеловал Веру. Он вцепился в эту березу руками, прижался лбом к стволу и глухТ) завыл от горя.

— Ты что это? — услышал он знакомый голос Лехи.

Всегда смешливый и веселый, его напарник стоял перед ним растерянный и потрясенный его рыданиями.

— Я еще в Медвежьем встренул тебя. Гляжу: сам не свой, — оправдывался Леха.

— Горе у меня, Леха. Беда, — сказал Никита. — Только об этом никому, понял? Только вот береза да ты, раз уж так вышло.

Так они и жили, оберегая друг друга. Вера — Никиту и всех остальных. Никита — Веру и всю родню. Он потому и письма велел писать на почту, до востребования.

Пока что письма приходили безрадостные. На его просьбы и запросы отвечали по большей части официально: «на ваше письмо», а то и «на ваше исходящее». И все — «не знаем», «не можем», «таких не лечим», «таких не берем».

Он стал внимательно читать газеты, и каждое сообщение о невероятном случае, о необычной операции прибавляло ему энергии и веры. Он снова садился за бумагу и опять писал по новому адресу. Чего-чего, а адресов ему надавали и Владимир Васильевич, и городские врачи, и Геннадий.

Через газету «Медицинский работник» он узнал адрес Министерства здравоохранения и написал туда. Но и оттуда пришла безрадостная бумага: «Обратитесь по месту жительства». Там, видно, кто-то не разобрался в существе его письма.

Однажды он вычитал о том, что в Москве прошла редкая операция и хирурги спасли мальчика с пороком сердца. Почти одновременно пришла добрая весть от Геннадия: «В Москве и Ленинграде врачи научились замораживать людей и делать операции на сердце». В тот же вечер Вера сообщила:

— Софья Романовна получила письмо от своего бывшего мужа. Пишет, будто бы делают операции таким, как Сереженька.

— Ну, а я что говорил…

Он обнял ее осторожно.

В тот вечер они долго сидели в темноте, у подернутого ледком окошка, вслушивались в завывание ветра на улице, в тихое посапывание сына за спиной. И верили В хорошее, в то, что все может еще обойтись и сын их может поправиться.

«А что, если и в самом деле? А что, если…» — внушала себе Вера Михайловна и, хотя не очень надеялась на чудо, вновь утешала себя слабой, вдруг появившейся надеждой.

Она так устала от переживаний, от скрытности, от несвойственной ей замкнутости, от слез, что этот маленький самообман был во спасение.

Прошла зима, полная напряженного ожидания. Она принесла единственное утешение: где-то там, в больших столичных городах, есть люди, которые пытаются оперировать «синих мальчиков». Действие это окружено таинством, о результатах его мало известно, а к тем, кто совершает чудеса, пробиться трудно. Никита по секрету От Веры снова написал в Минздрав.

Тем временем виновник всех беспокойств и терзаний Пока жил по-прежнему тихо и спокойно и за всю зиму больше не болел ни разу. Он все так же лепил из пластилина космонавтов, раз в день с бабушкой выходил из дому, почти не виделся со своим сверстником Володькой. Тому скучно было с Сережей; он ни на санках, ни на лыжах не может. В снежки и то быстро устает.

А снежную бабу давно слепили, еще в самом начале зимы. И снежную крепость тогда же сделали.

В эту зиму Сережа подружился с Пальмой. Обычно рыжая сука жила в пригоне или в сенях, и только в сильные морозы ее пускали под порог на кухню. А в эту зиму сделали исключение.