Вещие сны Байкала

Не знаю почему, но по спине прокатывается лёгкое раздражение. Несомненно у неё могут быть обоснованные причины, чтобы плохо относится к Ринату. Но слышать подобные националистские речи мне, человеку, обычно вращающемуся в достаточно толерантных кругах, неприятно и дико. С трудом прячу свои эмоции за понимающим выражением лица. Дипломатом быть не просто.

– Ну так вам о нём известно что-нибудь? – спрашиваю вновь. – Где живёт, например, или где его обычно можно найти?

– Да, известно, конечно, – невесело усмехается она. – Тоже мне персона нон грата. Тут его каждая собака знает. На Нижней он живёт у деда своего.

Чувствуя, что близок к решению следующей своей задачи, я стараюсь не обращать внимания на то, что она совершенно безграмотно, будто рандомно, вставляет то тут, то там в речи фразы и термины, о значении которых не имеет ни малейшего понятия. Мягко задаю наводящие вопросы и, в конце концов, подвожу её к тому, чтобы назвать адрес. К моему удивлению делает она это очень неохотно, точно боится, что Ринат при встрече может поделиться со мной компроматом на неё.

Уже на выходе я вдруг оборачиваюсь и на радостях спрашиваю её:

– Слушайте, а помимо столовой, тут ещё есть какие-то кафе или рестораны?

Анжела некоторое время смотрит на меня удивлённо, словно не ожидала, что ничто человеческое мне не чуждо. А затем обеспокоенно подскакивает с места.

– Ой, так вы голодный, Пал Саныч? Как же так? Ну есть у нас одно кафе тут, но оно питейное в основном, да и откроется в девять только. Слушайте, а хотите я в магазин сбегаю? Или лучше знаете что? Пойдёмте ко мне!

Её глаза загораются каким-то недобрым огнём.

– Ну ладно вам, Анжела Сергеевна, – предчувствуя недоброе, сдаю назад я. – Мне конечно лестна ваша забота, но принять ваше предложение было бы наглостью с моей стороны. У вас ведь, наверное, семья, дела, в конце концов.

– Да какие там дела?! Я одна живу и совершенно свободна, – отмахивается она пренебрежительно, а сама незаметно подходит всё ближе. Мне уже не смешно, я пячусь назад, а внутри какое-то гаденькое чувство. И угораздило же меня так вляпаться всего с одного вопроса.

– И всё же, не хочу вас обременять.

– Что вы, что вы? Мне Сергей Семёныч строго наказал о вас заботиться. Соглашайтесь, Пал Саныч. Я вам картошечки с лучком нажарю, котлетки. Соленья откроем. Вы что пьёте? У меня коньяк есть краснодарский, тётка в прошлом году привозила.

Анжела практически прижимает меня к стене. И глядя на всё это со стороны, я начинаю догадываться, что произошло между ней и Ринатом, что она его так невзлюбила. На моё счастье телефон в кармане начинает вибрировать. Я извиняюсь и быстро выхожу за дверь, чувствуя затылком всё разочарование мира в её взгляде.

– Да, пап, – отвечаю я, быстро направляясь к своему номеру. Слышу, что он говорит с кем-то параллельно. Терпеливо жду.

– Алло, Паш. Ну что, какие новости? – спрашивает он, возвращаясь к телефонному звонку.

– Работаю, пап. Приехал в Сиркут, встретился уже кое с кем из организаторов протестов.

Отец пару секунд недовольно молчит, а я чувствую как от нервного напряжения холодеют конечности. На лбу выступает лёгкая испарина.

– Не затягивай, – сквозь зубы произносит он. Я невольно киваю, будто он меня видит.

– Я понял, пап, – с едва заметной дрожью в голосе отвечаю я. – Всё будет сделано.

– Давай, – бросает отец и кладёт трубку. Закусив губу, я наваливаюсь на стену в коридоре. Чувство голода пропадает, сменяясь ощущением вакуума внутри.

Уже вечереет, но я всё же решаю наведаться к Ринату в этот же день. Мне хочется верить, что я смогу провернуть с ним то же, что и с докторессой. По навигатору в телефоне я нахожу нужный дом. Паркуюсь у обочины и вываливаюсь прямо в весеннюю грязь. Из подворотни, заливаясь визгливым лаем, тут же выскакивает рыжая шавка с изогнутыми полумесяцем хвостом.

– Сейчас посмотрю! – доносится из-за забора мужской басок с характерным провинциальным акцентом. – Да сиди-сиди, бабай, я сам.

В воротах показывается знакомая по фото физиономия. Ринат выходит навстречу, запахивая на ходу изношенный армейский бушлат со звездой, серпом и молотом на пуговицах. Смотрю на него и не верю своим глазам. Кажется, что это какой-то прикол. Ну не может современная свободная журналистика иметь такое лицо. Во всяком случае так мне раньше казалось. Я спускаюсь по узкой скользкой тропинке с дороги к дому.

– Ринат Халитович? – деловым тоном обращаюсь я, пытаясь скрыть своё разочарование.

– Можно просто Ринат, – отвечает он, прищурив и без того раскосые глаза. – Чего надо?