Вещий барабан

И душа моя, верь мне, читатель, летела в ночи рука об руку с душой посла Украинцева. Над морем, над «Крепостью». И грустили наши парящие души о глупости земной, о злобе, о коварстве и суетном тщеславии.

«Всё тлен под звездным небом», — решили наши души.

А потом настало утро, и они не узнали друг друга.

В тот день учинилась страшная погода. Корабль скрипел под ураганным ветром, кренился с боку на бок, и воды в нем явилось немало. Но голландец Памбург оказался искусным капитаном. Даром что молод! Он так вел «Крепость», что волны и ветер не могли причинить ей большого зла.

К вечеру стихло. И настала вторая ночь.

Все было черно — и небо, и море. Хоть глаз коли. Где верх, где низ — кто знает? Казалось, во всем мире нет больше белого света и сейчас темная бездна поглотит нас.

Хоть бы турецкие корабли были рядом — всё веселее.

И в самую полночь тяжелый вздох раздался над морем и дунуло смертным холодом. Вот загробное дыхание! И все попадали на колени, укрыв руками головы.

Но я вдруг увидел, как серебряный ангел показался во мраке и отделил свет от тьмы, а море от неба. Его голова округло сияла в облаках. Ноги, как два мерцающих столпа, касались воды. И поднял ангел огненную руку, указывая нам путь. И долго так стоял он недвижим.

А мореходы, опомнившись от страха, кричали и пели. И я бил в барабан.

И серебряный ангел услышал. И подал нам руку. Светло как днем сделалось на корабле! И ослепленные упали мы на палубу. А когда открыли глаза, ангел уже улетел. Но долго мы молчали, прислушиваясь к ночи.

Легкий ветер играл в парусах. В небе открылись тихие звезды.

— Благословенна наша «Крепость», — молвил посол Украинцев. — А с нею весь русский флот. Да будет нам везде удача!

С той ночи мне часто являлся во сне серебряный ангел. И я его хорошо разглядел. Он был прекрасен! Весь из струящегося света!

Однако, читатель, открою секрет — ангельская голова, столь ослепительная, что черт не разобрать, напоминала барабан телячьей кожи.

Царьград

Счет потерял я дням морского пути. Но все в этой жизни имеет начало и конец. Одним прекрасным утром мы увидали берег. Он был горист, а по горам росли деревья. Казалось, без ствола и без ветвей — сплошь зелень.

А вскоре «Крепость» вошла в пролив Боспор. По сторонам стояли турецкие селения. Дети и взрослые махали нам платками. Было жарко и влажно. Мой барабан плохо переносил такую погоду и еле отвечал ворчливо — «фуп-муф-пум».

Наконец подошли к Царьграду, и фрегат бросил якорь прямо против дворца.

Турецкий город велик и голосист — шумит с утра до ночи. После морского покоя голова идет кругом.

Да еще тысячи турок приходили поглядеть на русский корабль. Гомон — как на ярмарке! Все по-турецки языками трещат. Толмач еле поспевает переводить. Откуда у нас такое доброе дерево и холсты? Сами ли мы пушки отливаем и какие у нас ядра? Почему на русском судне капитан голландец? Хотим ли мы с турками торговать? Правда ли, что на этом корабле сам государь Петр пришел?

Сыплются вопросы, как здешние крупные орехи. А мы отвечаем уклончиво — может, так, а может, и эдак, может, правда, может, ложь. Нас Емельян Игнатьич научил.

Слыхали мы, будто сам султан хотел посетить нашу «Крепость», да визири-министры отговорили. Мол, велика честь для какой-то там посудины — не на что и посмотреть!

Визири как могли утешали султана, который, конечно, огорчился, увидев под окнами дворца русскую «Крепость».

— Да разве это корабль?! Так, плоскодонное корыто! И знающих моряков у Петра нет! И пушки немощны!

Через три дня после нашего прибытия объявился в Царьграде турецкий конвой, непогодой битый. Четыре судна вползли в гавань, как провинившиеся собаки — упустили зайца!

Рассказывали, что Мехмета-ага немедля под стражей приволокли во дворец. Лицом он был бледен и мелко дрожал.

— Вот моя голова! — упал в ноги султану. — Секите!

— Это дело немудреное — всегда успеем, — сказал якобы султан. — Доложи, пес, как ты посмел оставить русский корабль без присмотра в Черном море?!

— Ускользнули неверные из-под носа! Наши суда, повелитель, для битвы, а их — для побега…

Порадовала султана такая мысль, и простил он Мехметку. Во всяком случае, видели его с головой на плечах. Бороденка, правда, поредела, и огонь в глазах потух. Но сердце его, точно скажу, так и осталось черным.

На шумной царьградской улице, среди лиц радостных и грустных, смешливых и серьезных, выделялся ага злобным обликом. Верно, не ошибся мой барабан, предчувствуя опасность.

И все же, читатель, бог с ним — пусть дни Мехмета-ага завершатся мирно, в доме, полном детей. И да простит его Аллах.

Переговоры

Тем временем посол Украинцев вел трудные переговоры с визирями и самим султаном. Каждая встреча начиналась с Азова. Турки настаивали на возвращении крепости. Но посол помнил наказ государя и не сдавался.

— Где это слыхано, чтобы взятые с таким трудом города отдавать назад без всякой причины?

— Но эти земли много лет принадлежали султану! — говорили визири.