Вещий Олег

Перемысл был человеком на редкость исполнительным и, получив от Олега повеление подготовить к Совету Князей его участников, старался изо всех сил, не считаясь ни со временем, ни с расходами. Он правильно понял своего конунга, заботясь не о порядке проведения Совета, а о настроении его участников, но особыми успехами похвастаться не мог. Славянские вожди видели в нем прежде всего пособника ру-сов-грабителей, а потому сторонились, отделывались вежливыми словами и под любыми предлогами избегали бесед с глазу на глаз. Но Перемысла это нимало не смущало: он был упрям, упорен, в меру настойчив, и Олег верно поступил, послав на эти первые, разведывательные встречи именно его.

— Поначалу придется туго, — сказал он, давая последние наставления. — Держи обиды при себе и начинай заново. В конце концов, все решит кровь.

— Какая кровь? — насторожился Перемысл.

— Общая. Ты — славянин, они — славяне. Привыкнут, и столкуетесь. Потому и посылаю тебя заранее.

Перемысл никогда не обижался и никогда не горячился, порою пропуская мимо ушей такие насмешки, намеки, а то и прямые выпады, за которые полагалось хвататься за меч. Его внушительная невозмутимость ни разу не поколебалась, что в конце концов свело на нет все попытки вывести его из равновесия. Не потому, что терпел, а потому, что не замечал. Он сразу поставил себя выше любых насмешек, чего невозможно было не оценить, а оценив, не почувствовать уважения. И уважение стало его первой победой, хотя — он понимал это — и само по себе уважение имеет множество оттенков, и в нем пока еще уважали не союзника, которому можно верить хотя бы наполовину. Но воевода не унывал — он вообще никогда не унывал, хотя веселостью отнюдь не отличался, — и подумывал, как бы растопить тонкий ледок недоверия, который явно чувствовался в этом отчужденном уважении.

На охоте он принял на рогатину рассвирепевшего раненого вепря. Это было Неразумно, хотя Пере-мыслу нашлось на что опереться, по счастью, сзади росла могучая береза. Но вепрь оставался вепрем, и ничего зазорного в том, чтобы уступить ему дорогу, и быть не могло. Все и расступились, укрывшись где кто мог, а Перемысл встретил зверя рогатиной. Не потому, что бежать было некуда, — да юркни он за ствол той же березы, и вепрь промчался бы мимо. И мысль такая шевельнулась, но только шевельнулась, потому что не мог он, воевода конунга Олега, прятаться на глазах прохладно уважавших его хозяев. И выставил рогатину, боясь только, что хрустнет эта рогатина под напором разъяренного зверя. Однако рогатина выдержала, зверь вдавил Перемысла в корявую кору матерой березы так, что воевода едва не испустил дух, но остановил вепря, и подоспевшие охотники копьями добили его. А потом сами, не прибегая к помощи челяди, отнесли обессилевшего Перемысла к костру, и слава о нем загремела по всей округе. Он стал своим, и любой почитал за честь и попировать, и побеседовать с ним, и Ставко приехал на хорошо подготовленную почву.

Участников предстоящих переговоров, громко названных Советом Князей, было не так-то много. Правобережные славяне своих представителей не прислали, вятичи отделались каким-то третьестепенным старшиной, но из Северской земли прибыл сам князь, из Смоленска пожаловал Воислав, а радимичи были хозяевами. Все уже давно переговорили друг с другом, не посвящая в эти разговоры славянских представителей Олега, и, в общем, сошлись в едином мнении, что, как бы ни был тяжек поход Олеговых сил к Киеву, отказ в помощи им наверняка обернется большей бедой, поскольку русы просто-напросто захватят все Левобережье силой. Таким образом, речь на Совете могла идти только о мере предполагаемой помощи. Об этом решении неоднократно и довольно прозрачно намекали Перемыслу после истории с вепрем, однако воевода привычно делал вид, что ничего не понимает и вообще понимать не способен. Но как только появился Ставке, тут же все ему и пересказал.

— И то ладно, — = сказал Ставко. — А перстенек с пальца я все же сниму.

— Зачем?

— Привычным не удивишь. Удивишь неожиданностью.

А за день до Совета из Господина Великого Новгорода неожиданно пожаловал посадник Воята.

Естественно, и Новгород, и князь Рюрик знали о готовящемся соглашении со славянскими князьями, но Господина Великого Новгорода это не касалось. Городская дружина в походе не участвовала, Вернхи-ра с его варягами Рюрик отдал Олегу, и все полагали, что Новгород отмолчится, приняв сообщение к сведению. И вдруг накануне столь необходимого Олегу Совета приехал не кто-нибудь, а лично посадник, при этом так точно рассчитав время, что затевать с ним тайные беседы было уже невозможно. Как славянские князья, так и воеводы Олега могли только гадать, с чем именно, зачем и почему на Совет решил прибыть сам Воята. Первое лицо Господина Великого Новгорода.