Вещий сон

Священник опять замолчал и лицо его по-прежнему ничего не выражало. Владыка грозно нахмурился.

-- Ступайте, -- резко сказал он, -- не дам вам прихода!

Но тут все лицо священника задергалось, словно стараясь выйти из механической неподвижности своей, и священник со странным стуком колен повалился на пол и припал рыжей головою своей к ноге владыки.

-- Владыко святый, -- заговорил он каким-то совершенно другим голосом, -- дайте мне этот приход... дайте! Не губите меня, владыко святый!

И, не давая владыке сказать слово, утратив всю механическую неподвижность лица своего, он продолжал говорить горячо, страстно, порывисто, вкось и вкривь соединяя слова, поднимал к владыке испуганные глаза и все нелепое, кирпичное лицо свое.

-- Я солгал... мне никто не обещал. А я... не могу. Это надо! Дайте, владыко, дайте мне его! У меня... матушка... жена... Я люблю ее, владыко... что ж делать мне? Люблю ее, люблю... владыко святый! Глухое место Богдановка-то... гиблый приход... шесть лет... мордва! Она молодая... плачет и тоскует... она не может... она уйдет, владыко святый. Татары... Господи! Мне бы так... А она... не виновата. Уйдет, владыко святый! Дайте, дайте мне его! Я такой же священник... как все. Я все могу! Только бы ей... там хорошо ей будет, весело будет. Дайте мне его... владыко святый!

Он колотился о пол рыжей головою.

-- Как все... я, как все, -- повторял он, -- разве хуже я других? Им-то все равно, а мне... А я просить не умею. Владыко, дайте... дайте мне его! Она говорит: -- тюрьма! А разве я... Я вам как на духу... святителю моему...

Речь его потеряла свою тягучесть и владыка видел, что тайное его вскрылось перед ним. И было только это. И не видел он другого. И понимал, что тут также бесполезны вопросы... путь этого человека -- как путь других и заботы его -- земные. Он сам был когда-то священником, имел жену и детей, и понимал этого человека, понимал драму души его. Но драма эта была земная, как у всех, и не видел он в ней небесного света.

-- Встаньте, батюшка, -- сказал он.

Священник поднялся и глаза его, с таинственным испугом в них, жадно впились в лицо владыки.

-- В руках твоих, отче святый, судьба моя! -- сказал он как бы заученные слова, и опять в словах этих появилась тягучесть.

-- Я исполню ваше желание, -- сказал владыка.

Священник смотрел, не понимая.

-- Я вас перевожу в Ивановский приход, поезжайте, обрадуйте вашу матушку и передайте ей мое благословенье.

Священник шумно вздохнул, задвигал челюстями, но ничего не сказал, только снова молчаливо повалился в ноги и ударился о пол рыжей головой. Его сменили другие.

И снова перед владыкой мелькали тени людских желаний, забот, огорчений -- все одно и то же, давно знакомое, плодящее тоску своим однообразием, своим бескрылым, земным, тленным обликом. Только единственный раз владыке показалось, что вот то, чего он ждет... и он весь оживился, когда высокий, красивый священник, сделав перед ним с почтительным смирением земной поклон, сказал:

-- Пути Господни, владыко, привели меня к вам!

Но тут же оказалось, что священник из другой епархии и приехал проситься в епархию владыки, чтобы быть поближе к родственникам.

-- И это единственный мотив?

Священник удивился, смутился и сказал:

-- Да.

-- У нас своих много, -- резко сказал владыка.

И отказал.

-- Много еще? -- устало спросил он келейника.

-- Только дьякон один...

-- Зовите скорее.

Но дьякон чего-то замешкался, а владыка стоял понуро среди пустынной залы и думал о том, что нет вокруг него людей, путем которых был бы путь закона. И он припоминал, и не мог припомнить, и вся жизнь представлялась ему как-то на одно лицо, -- лицо серое, угрюмое, озабоченное земными заботами. И сам он представлялся себе таким же человеком, путь которого темен и неясен. Буря как будто стучалась в дом и просилась войти, а ветки деревьев царапались в стекла. И казалось, вместе с воем бури, осенний холод проникал в пустынную залу. Владыка вздрогнул от озноба и очнулся.

"Да что же это дьякон?"

Дом словно уснул -- ни единого звука, только снова вдали монотонно пробили часы два раза.

Белая дверь приемной поспешно отворилась, вошел высокий дьякон в зеленой рясе, моложавый, несмотря на седину, с лицом веселым и бодрым. Он как-то особенно придерживал полу рясы, так что она мешала ему идти, и в лице его таилась смущенная усмешка. За ним вошел такой же высокий, только очень худой, юноша в неуклюжем семинарском сюртуке, с лицом угрюмо-серьезным. Его красивые черные глаза открыто и смело остановились на лице владыки. Сделав обычный земной поклон, он тотчас встал и как бы отошел в сторону, а зеленый дьякон не поклонился, но бухнулся владыке в ноги, и хотя он говорил серьезно, но слова его были как будто веселые.

-- Простите, ваше преосвященство, за промедление!

Он встал и почтительно принял благословление.

-- Почему же вы заставили меня ждать?

Дьякон, продолжая странно придерживать полу рясы, смущенно рассмеялся:

-- Поспешишь, людей насмешишь, ваше преосвященство; я с такою поспешностью бросился на ваш святительский зов, что... гвоздик там случился!