Вещность и вечность

Похоже, в ее курсах была какая-то система: ритм, фактура, диктанты. Но сама наша работа не подчинялась никакой программе: мы могли начать с натюрморта, и, если для этого требовалось выйти на природу, мы это делали. Сама тема диктует тебе, что делать. Часто нам кто-то позировал, какие-то еще вещи – это не было систематизировано.

Я старалась изо всех сил, но иногда восставала. Фридл была очень темпераментной, прямо одержимой, и если чувствовала, что ученик сфальшивил, говорила: “Я знаю, что ты видишь, я знаю, что ты можешь нарисовать глаз один-в-один, – но я хочу увидеть глаз, а не его признаки!” Рисование по поверхности без должной концентрации она называла репортажем. Это она отметала с ходу. Она говорила: “Стоп! А теперь начни с верхнего левого угла”. Советовала начинать рисовать человека с ног, а не с головы, или начинать с окружающих вещей, или объемов, с задницы, например. “Если вы собираетесь нарисовать портрет, но не знаете, где при этом у человека задница, ничего хорошего не выйдет”. Нужно полностью понимать вещь, которую рисуешь, рисовать честно, не врать, – вот в чем было ее учение.

“Я знаю – ты талантлива, но что ты будешь делать с талантом – вот что важно!” Разумеется, с маленькими детьми она вела себя иначе. Такая требовательность важна взрослым или подросткам.

О проблеме цвета. Она очень часто работала с коллажами, потому что для этого не нужно смешивать цвета, можно найти и выбрать нужный цвет, нет опасности развести грязь на холсте и превратить всё в кашу. В коллаже цвета остаются свежими, палитра не пачкается – это очень удобно.

Мы делали уйму коллажей, и потом, в Терезине, она много занималась коллажами. Получались прекрасные работы. Обычно, если мне хочется сделать что-то структурное и при этом в цвете, я прибегаю к коллажам.

Она говорила, что качество картины можно определить по ее размеру. Плохая картина выглядит маленькой; какой бы огромной она ни была, ощущение от нее, как от почтовой марки. Хорошая картина выглядит большой независимо от ее размера.

Некоторые вещи, которые она говорила, настолько правильны, что мне хочется повторять их снова и снова. Вещи, которым она меня научила, стали частью меня. До сих пор если мне кажется, что картина маловата, я знаю – что-то не то с композицией».

Арест

С приходом Гитлера к власти в 1933 году австрийская компартия уходит в подполье. В 1934 году, после путча в Вене, Фридл арестовали за подделку паспортов для подпольщиков. В тюрьме она пережила серию унизительных допросов.

Франц, вызванный для дачи показаний, отрицал обвинение в адрес Фридл: «Она не способна провести ни одной одинаковой линии».

После освобождения из тюрьмы Фридл эмигрировала в Прагу.

Нелли Сильвинова (21.10.31—4.10.1944). «Коллаж». 1944.

Прага

В окне – серо-розовый день с проблесками синевы, одинокое деревце у края парапета… Даже в тюрьме не испытывала она такой апатии, такого отсутствия интереса к происходящему. Фридл обратилась за помощью к психоаналитику Анне Рейх[82]. Она готова искупить свою вину, знать бы только, в чем она состоит, где ее источник… Дать волю страстям, дорваться до живописи – это будет неистовством… сумасшествием… Броситься с моста в реку лишь затем, чтобы утолить жажду?

От Вены до Праги ночь езды. Одна ночь разделяет ее родной город с надписями на стенах «Долой большевиков, долой евреев» от пражского выставочного зала, где на стенах висят работы запрещенных в Рейхе художников. Все ее друзья – Хартфильд, Георг Гросс, Ганс Бекманн – выставлены здесь. А где она? Где ее место? Похоже, судьба сыграла с ней злую шутку: отправила ее не по тому адресу, вдобавок и время перепутала.

А что если выполнить просьбу отца? Столько лет он просил Фридл разыскать через Еврейскую общину Аделу Фанту, родную сестру ее матери Каролины. Вот и предлог встать с постели, одеться, выйти на улицу.

Полчаса ходу вдоль берега Влтавы, полчаса в общине, и вот уже у нее в руке адрес Аделы Фанты и ее младшего сына Павла. Два других сына, Отто и Бедржих, живут отдельно, с семьями.

Павел Брандейс. 1936. Прага.

По обратному пути, у станции «Прага—Вышеград», что прямо против ее дома, Фридл заметила старый шкаф. Кто-то выкинул такое хорошее, добротное дерево! Разобрать бы его на доски, написать на них картины… Но как дотащить их до дому? Мелькнула шальная мысль – послать новоявленному брату телеграмму. Так она и сделала. Просовывая в окошко бланк с приглашением на свидание, она расхохоталась. «7 вечера привокзальное кафе станция Прага—Вышеград сестра Фридл маленького роста в белой шляпке». Так он и поверил!

В назначенный час в кафе вошел лысоватый человек небольшого роста, в костюме, при галстуке и с букетиком фиалок. «Фридл?!» – обратился он к ней. Она кивнула, все еще не веря в происходящее. Павел закурил трубку. От смущения Фридл начала говорить про шкаф. «Значит, сразу на свалку, – засмеялся Павел, – а мамаша, между прочим, тетенька Ваша родная, этот костюмчик целый час утюжила!»