Вёшенское восстание

Но мечтам деда не суждено было сбыться. На первых же каникулах бабка Анисья Григорьевна заметила неладное и не преминула поделиться своими сомнениями: «Дед, ты куда деньги-то посылаешь? Афонька без креста приехал». Действительно, на другой день будто бы случайно дед подсмотрел, как Афонька умывается, и на груди его под расстегнутой рубахой креста не увидел. На вкрадчивый вопрос: «А где ж твой крест, Афоня?» — «семинарист» бойко ответил: «А я, дедушка, как умываться — так его снимаю». На следующее утро, пока будущий служитель культа умывался, бабка перерыла всю его постель, но креста так и не нашла. «Гляди, дед, — сказала она мужу, — брешет чего-то Афонька, нет креста. Так и до беды недалеко».

Вынужденный держать ответ Афонька сказал: «Дедушка, я не хочу на праздники ходить по дворам, и чтоб собаки тягали меня за полы». Выяснилось, что оба внука сбежали из мест, определенных им дедом, и оба учатся в Новочеркасске: старший — на инженера, младший — на землемера. Потрясенный дед сначала не знал, что и делать, но Афанасий живописал ему грядущий расцвет техники, посулил как-нибудь покатать на автомобиле, и дед, повздыхав, согласился, не доверяя до конца ни техническому прогрессу, ни посулам старшего внука…

Вот так создаются легенды.

По документам я определил, что Афанасий об учебе «на инженера», видимо, только мечтал. Перед Первой мировой войной он успел закончить лишь учительскую семинарию. С двоюродным братом — «Тихошкой» — у них была разница в пять лет, и когда младший, Ельпидифор, в 1916 г. отправился в Воронеж, Афанасий уже закончил ускоренные курсы Новочеркасского юнкерского училища и воевал на Кавказском фронте.

Когда началась Гражданская война, старший внук уверенно пошел «в белые» и с ними попал за границу, где работал таксистом, а младший (мой родной дед) дважды — 1917 г. и 1918 г. — начинал учебу на 1-м курсе землемерного училища (ныне Новочеркасский мелиоративный институт), и оба раза учеба прерывалась — то красные город занимали, то белые мобилизацию проводили. Дед участвовал в Вёшенском восстании (приехал на каникулы, а тут — красные и восстание…), был направлен в Новочеркасское Атаманское училище, куда направляли всех со средним образованием, отстал от своих под Новороссийском и, в конце концов, среди тысяч преданных и брошенных на Черноморском побережье казаков оказался в армии Буденного.

Занявшись вплотную историей восстания, я решил на всякий случай навестить «эмигранта». На всякий случай — потому что одна из сестер его сказала мне, что в восстании Афанасий Ефремович не участвовал. «В отступление, помню, метель была. Афанасий домой заехал, в башлыке… Конь под ним здоровенный, гнедой, весь заиндевел… Побыл и уехал… за Донец…»

Афанасий Ефремович все это время жил со своими сестрами. Когда я пришел к нему в гости (это был 1980 г.), он рвал в саду вишню. Из сада он пришел веселый и внешне благожелательный. Оказалось, что он одного со мной роста, немного сутуловат (как-никак ему перевалило за 80), но в плечах шире. Квадратное загорелое лицо с маленькими глазами и тонкими губами было выбрито, седые густые волосы — коротко острижены.

Тогда он уже страдал от склероза, и за время нашей беседы несколько раз переспрашивал, кто я такой. Мы прошли в его комнату с кроватью, столом и пустой этажеркой. Бутылку виноградного вина, принесенную мной в подарок, он сразу же раскрыл, налил две крохотные рюмочки, остальное запечатал и спрятал. Чтобы не оставаться в долгу, он тут же отдарил меня, дал единственную книгу в комнате — потрепанный самоучитель французского языка.

Разговаривать со стариком, страдающим склерозом и взбодренным вином, было трудно. Несколько раз он начинал с жаром говорить о необходимости патриотического воспитания молодежи и при этом хитро посматривал на меня, дескать, знаю, что тебе надо, а не скажу. Какое-то неуловимое движение, когда он, подбоченившись, наклонялся вперед и чуть заметно морщил нос, удивительно молодило его и подчеркивало какую-то скрытую энергию. Я нисколько не удивился бы, если б оказалось, что в 80 лет он физически сильнее меня.

О Гражданской войне он говорил неохотно, сразу же переспрашивал, кто я, как мое имя. Зато о «германской» вспоминал со странным удовольствием и гордостью («Немцы нам объявили войну. Я Родину защищал. Это была такая же война, как и последняя, Отечественная»), Он был взят в армию рядовым, в 12-й полк, награжден Георгиевским крестом («По-вашему, я вроде как Герой Советского Союза»), ранен, Харлампий Ермаков под огнем вынес его, раненного, с поля боя. После госпиталя он попал в Новочеркасское юнкерское училище («Командовал училищем генерал Попов, тот, что в Степном походе командовал. Знающий генерал»).

С увлечением Афанасий Ефремович вспоминал об эмиграции.

10 лет он проработал шахтером в Болгарии, 25 — таксистом в Париже. На стене у него висел почетный диплом от парижского профсоюза таксистов. В Париже у него была жена… Все бросил и вернулся домой.