Весёлые и грустные сказки обо всём на свете…

– Всё. – решила мама, – пропал выходной! Ребёнок формулирует вопросы…

Она увеличила щёлочку и просунула в неё голову:

– Завтракать будешь, сынок?

В ответ услышала:

– Мам, а ты меня любишь?

Здесь уж мама совсем открыла дверь и вошла в комнату вся:

– Что за вопрос? – спросила она. – Конечно, люблю!

– А ещё кого любишь? – продолжил удивлять маму Тимофей.

– Люблю твоего папу, твою бабушку и твою сестру. Зачем ты спрашиваешь?

– Размышляю я… – сын переплёл на груди руки, скрестил ноги, став похожим на лежачий памятник и в глубокой задумчивости произнёс:

– Кроме тех, кого ты сейчас назвала, я, например, ещё люблю тебя и свою… подушку!

– Кого? – поразилась мама, – подушку?

– Ни кого, а чего, – поправил сын, – подушка предмет неодушевлённый. Хотя иногда, мамуль, мне кажется, она понимает, что я ей шепчу. Помнишь, в прошлом году мы её чуть не потеряли, как я переживал! Мне ведь только с ней цветные сны снятся. Права была бабуля, когда говорила, что она душевная…

– Эвон, как! – прошелестела перьями внутри себя подушка, – Что верно, то верно – бабуля всегда права. Я хоть и предмет, а душа у меня большая. Такая большая, что не только на твои сны хватает, но и на мамины мечты и на папины желания и на бабушкины воспоминания и на Капитолинины слёзы… Неодушевлённый предмет …, – продолжала ворчать подушка, – Эвон, как!

Подушка у Тимошки, действительно, была необычная – её собирала бабушка из пуха и пера гуся Петьки и гусыни Глаши, которые обитали во дворе её деревенского дома. Собирала долго, почти три года. Насобирав мягкого материала большое корыто – она выстирала его, высушила и набила им наперник. Затем сшила кружевную наволочку, одела её на наперник, и, полюбовавшись родившейся подушкой, повезла её в город – подарить внуку Тимошке.

– Вот тебе, Тимошка, мой душевный дар! – сказала бабушка, поцеловав внука в маковку. – Ей можешь доверять самые сокровенные тайны. Она не выдаст.

Бабушка обещала насобирать пуха-пера в подушки остальным членам семьи, но не успела – гусь Петька с гусыней Глашей возомнили себя перелётными птицами и однажды улетели в тёплые края. Там и остались. Так, у Тимофея появилась подушка, какой больше ни у кого из домочадцев не было. Они, домочадцы, оценив удобство бабушкиного подарка, частенько прикладывались на него – грели уши, смотрели цветные сны, иногда плакали, смеялись и завидовали Тимофею.

– Да-а-а! – гундосила Капитолина плаксивым голосом. – Тимке хорошо, у него пуховая подушка. Я тоже такую же хочу!

Мама вздыхала и хмурилась. А что она могла поделать? Гуси улетели – тю-тю. Нет гусей, нету пуха и пера. Нет пуха и пера – нету подушки.

Подушка понимала это и важничала. Важничала ещё и потому, что знала все потаённые мысли родителей и детей, а посему считала себя в доме главной и незаменимой. К счастью, у подушки был покладистый характер. Она не лезла в глаза, как цветочная ваза, вечно норовившая встать в центре стола, не совала свой нос в каждую чашку, как чайник, и не пыталась никого исправить, пригладить, приплюснуть, как утюг. Она просто лежала на кровати, надувалась, отчего становилась ещё мягче и тихонько важничала.

Всё ей было мило в доме, кроме Змея Горыныча. Так подушка называла пылесос.

– Фу, какой шумный, бесцеремонный – ярилась подушка, – везде лезет без спросу. Нападает и тянет – тянет. Хорошо бы только пыль тянул, а то и сны и сказки и тайны норовит вытянуть. Я худею после его набегов, – подушка сморщилась от негодования и зло добавила, – хотя, что можно ждать от змея, если у него вместо сердца – мешок для мусора!

И всё-же открыто подушка с пылесосом не враждовали, но по всему было видно, что встречи их удовольствия им не приносили. Подушка каждый раз недовольно фыркала, а пылесос урчал, сопел и надрывался досадным воем.

Так бы и шла их тихая война, если бы однажды…

Если бы однажды в дом, где жила подушка, не проникли разбойники – воры!