Весёлый роман

И я ярко, отчетливо, как в кино, увидел этот луг и жен­щину, которая, наклоняясь, вырывает из земли мелкий, неуродившийся лен. За нею остается прорванный ряд. Она поет тонким голосом, похожим на голос моей мамы. Это особый, высокий голос женщин, которые девушками «спiвали на сiльських вечорницях».

А Василю сiно косить,
А Василю ciно косить,
Тонкий голос переносить.

Коса «джик-джик», и трава ложится ровными полукружья­ми, а Василий… а что Василий? Что значит «тонкий голос пере­носить»? Так нельзя сказать в обычном разговоре. Так можно выразиться только в песне.. Очевидно, переживает, когда слышит этот голос. И голос этот словно по сердцу его режет? А может быть, «тонкий голос переносить» обозначает совсем другое? Он подхватывает песню, как бы переносит ее к себе на луг?

Кинув косу додолоньку,
Кинув косу додолоньку,
А сам пiшoв додомоньку.
Ciв до столу, похилився,
Ciв до столу, похилився,
Тяжко-важко зажурився.

Бросил косу на землю, и она вонзилась острым концом в короткую щетку скошенной травы, а сам, не оглядываясь, пошел домой, сел к столу, опустил голову на руки и загрустил.

Прийшла мати та й до хати,
Прийшла мати та й до хати,
Стала Василя питати.

Пришла мама и стала выпытывать у Василия, почему он такой грустный. Так же поступила бы и моя мама в таком случае.

Ой, Василю, що думаеш,
Ой, Василю, що думаеш,
Чем не п”пєш i гуляєш?

А почему Василий должен пить и гулять? Наверное, было воскресенье, как сегодня. А в воскресенье всегда пили и гу­ляли.

Дозволь, мати, вдову брати,
Дозволь, мати, вдову брати,
Toдi буду пить-гуляти.

Жениться на вдове?.. Но ведь тогда… значит, она не была старой, как моя мама. Она была молодой. Как жена нашего соседа Алексеева. Может, у нее был ребенок. Мальчик, как у Алексеева. Или еще совсем не было детей и она была еще моложе. Как Лена, которую Николай увез на мотоцикле с ко­робкой яиц, прикрепленной к багажнику, а теперь собирает­ся жениться на ней. Странно. Я никогда об этом не думал. И муж у нее умер молодым. Слетел с мотоцикла?.. Или тогда еще не было мотоциклов… Заболел чем-нибудь?..

Не дозволю вдову брати,
Не дозволю вдову брати, —
Вдова вмiє чарувати.

Чарувати — значит колдовать. Но, может быть, — очаро­вывать?

Вчарувала мужа свого,
Вчарувала мужа свого,
Причарує й сина мого.

Мама умолкла. Но я вспомнил, что дальше были еще такие слова:

А я чарiв не боюся,
А я чарiв не боюся.
Та й на вдовi оженюса.

Он женится на вдове. Но в песне не говорилось, как они будут жить. С его мамой? Не хотел бы я жениться на де­вушке, которая не понравится моей маме. Это была б не жизнь. Мама нас бы съела.

Что там говорить — все у нас боятся мамы. И я, и батя, и Федя. Бате я с самого детства говорю «ты», а ей — «вы».

Нет, с нашей мамой шутки плохи. Вот и сейчас она по­явилась из ванной с закатанными рукавами, с раскрасневшимся влажным лицом, посмотрела на меня так, словно я бог весть что натворил, и спросила язвительно:

— Ты так никогда и не встанешь?

— Уже час, как встаю, — поторопился я улыбнуться, чтобы мама не заметила, как болит эта чертова нога.

— Выйди в «Гастроном», купи хлеба. «Украинского», черно­го. Что, мне ходить хлеб покупать?

— Сейчас пойду.

Проклятая нога. Она так распухла, что не влазила в полу­ботинок. Я заковылял по комнате, разыскивая босоножки.

— Смотри, Ромка, — сказала мама, еще раз поломаешь у себя что-нибудь, не видать тебе мотоцикла как своих ушей. Без зеркала, — добавила она, чтоб у меня не оставалось никаких иллюзий.

Стараясь не хромать, я вышел в переднюю и свернул в наш совмещенный санузел.

Дурацкая все-таки это штука. Не знаю, много ли экономят строители, помещая клозет и ванную в одной комнате, но жильцам эта экономия ни к чему.

Может, где-нибудь в гостинице, где в номере живет один человек, это не мешает, но даже в такой небольшой семье, как наша, такое усовершенствование — большое неудобство. Вот, например, сейчас мама стирала в ванне. Что ж мне бы­ло — просить ее выйти?

Во входную дверь позвонили. Кто-то чужой. Свои у нас зво­нят коротко два раза. Мама пошла открывать. Кто-то вошел, но не поздоровался, а вместо этого сказал с задором и волне­нием:

Цыганочка Галя,
Цыганочка Галь…
Цыганочка черная,
Ты мне погадай…

Голос был звучным, молодым, чистым, но мне подумалось, что принадлежит он человеку уже пожилому.

— Я брюнетам не гадаю, — ответила мама так, как отве­чают на пароль.

— А я блондин, — как отзыв прозвучал чужой голос.