Веский повод

фейерверк моих чувств испускает последний заряд.

если в детстве, подумай, часами купался в реке,

от дождя не таился и бегал по лужам босой,

спал на мокрой траве. а теперь, посмотри, кем я стал,

видно, осень случилась с моей деревянной душой.

жажду бури эмоций. но натиск мне выдержать как?

только ветер завоет, и сразу сработает выкл.

остаются лишь тихие радости, типа: река,

трезвый шёпот дождя, опьяняющий шёпот травы.

Юбилейное

Солоно, душно.

Вышла

Поступью непослушной

Воля, иссякла пышно,

Празднично равнодушно.

Ахи толпы утихли.

Мир превратился в ухо.

Просится что так, стих ли,

В горло святого духа?

Город. Гранит. Сирена.

Свет фонаря в канале.

Сладко болит сиренью.

Звёздами космос налит.

Кто, не пойму, теперь я.

Больше, чем мясо-кости?

Пальцы сменить на перья.

Гнезда, зовите в гости.

Пусто, заполнить нечем.

Стоит ли, что не свято…

Отче, задуй мне свечи,

Игры затеял зря ты.

Груз этот – грусть: насела

И верховодит гневно.

Что-нибудь с этим сделай!

Развесели царевну!

Хочется петь

Хочется петь и полной грудью дышать.

Птицы щебечут, у окон юлит кошак.

Голову пригревает весенний лучик.

Всё хорошо, могло быть, конечно, лучше.

Только зачем нам лучше, раз хорошо.

Беды стираются радостью в порошок.

Боль вместе с пылью ложатся на подоконник.

Светится счастьем даже любой покойник.

Сказочные персоны живут бессонно.

Дворник из книги Фёдор больше не зол на

Ваню и Машу, которые ищут кляксу.

Мир во всём мире возможен, могу поклясться.

Только всмотрись: влюблённые воскресают,

Бывшие мизантропы людей спасают,

Даже собаки грабителей не кусают.

Вот холостяк созрел и купил кольцо.

Умник прозрел и проще сделал лицо.

Звёзды пророчат дальше ничуть не хуже:

Счастье проникнет в жёлтую клеть психушек,

в тюрьмы, в дома престарелых, в квартиры спящих -

Всюду. Тебя не минует, куда ни прячься.

Больше не будет страшно, противно, больно.

Смехом взорвутся бомбы, закончив войны,

мелкие склоки, драки, скандалы, сплетни.

Помолодеют все, даже дуб столетний.

Мир во всём мире возможен, как свет – на свете.

Свет проникает внутрь, не срывая петель,

Будто так нужно, и нечему удивляться.

Только бы верить, что счастье моё – не клякса.

Умела бы, могла бы материться

Умела бы, могла бы материться,

Так легче выпускать на волю пар.

Мне нелегко даётся материнство.

Мой оптимизм споткнулся и упал.

Пусть море в шторм неистово бушует,

И всё живое прячется на дне,

Не море я. Но шторм в груди ношу я.

Любовь моллюском прячется во мне.

Снаружи только крики да упрёки.

Настал момент за всё себя простить.

Ребенок мой большой, такой далёкий,

Мой маленький, мой близкий, не грусти!

Случай с газетой

Сидишь и думаешь под вечер.

Дышать становится темно.

Сомнения рассеять нечем.

Глядишь растерянно в окно.

А там вечерняя газета

летит всё выше к облакам.

Ты думаешь, наверно, это

корреспонденция богам.

Им, вероятно, очень скучно

без нашей сводки новостей.

Летит бумажная игрушка,

экономический раздел

раскрылся книзу, крылья машут

беспомощно и наугад.

Ты ждёшь, вот-вот нетленку нашу

подхватит бодрая рука.

И дует почтальон усердно,

ещё чуть-чуть и с глаз долой.

Прощай, крылатая газета,

скажи спасибо, что золой

не стала в непотребной урне.

Весомей в облаках висеть:

парить куда литературней,

чем быть подстилкою под сельдь.

Ещё мгновение! Но что-то

пошло не так, экран завис,

сбоит режим автопилота,

газету плавно тянет вниз,

туда, за крыши заводские,

домой, на землю, в никуда,

где бродят образы людские,

откуда небо – в проводах.

Разбиться, но бумага стерпит

и тут, страницы распластав.

Не смерть, скорей, намёк о смерти

застынет на её листах.

А после дух бумажной примы

на небо тихо пошуршит,

его там непременно примут

за упокой земной души.

Сидишь и думаешь под вечер…

падать с тринадцатого этажа

падать с тринадцатого этажа

несколько раз на дню

мысленный неосторожен шаг

не подходи к огню

к осени был прилив надежд

в зиму всё отмерло

бескомпромиссно бери и режь

прошлое замело

будущее я не вижу глаз

тот человек кому

я была светом во тьме погас

или удрал во тьму

тикает такает но не жизнь

здесь я не знаю где

падают бомбы летят ножи

кем бы себя согреть

ночью оскаливаются фонари

волки чудят в лесу -

мысли дурацкие как в крови

тело моё несут

жалость к себе что всего страшней

или шизофрини

я разговаривала во сне

вырвалось извини

Кто говорит, пустяк

Кто говорит, пустяк -

сорвать немой концерт

жизни? Глаза блестят:

а что же там в конце?

Ангелов диких сонм

в трубы трубит. Ложись

прямо в окоп лицом.

Перед глазами – жизнь.

Ах знать бы, как суметь

прожить единожды,

не порываясь в смерть.

Кругом одни нужды.

Какая в них нужда?

Пришли нагие ведь.

Вопрос сужается.

Попробуй-ка ответь.

Хватает милостей

довольным малостью.

Возможно вырасти

(чуть-чуть осталось-то)

из кожи прошлого.

Сбрось хвост свой, ящерка!

Всего хорошего,

всего бессмертного

и настоящего.

А Оля любит Андре Бретона

А Оля любит Андре Бретона,

уж лучше жизнь, чем галиматья.

Воображаемая корона,

опубликованная статья,

змея в шкатулке и шрам – на правой,

скелет в шкафу, оберег от лжи,

умение управлять оравой

и неумение ладно жить -

Всё есть: стихи, что врачуют душу,

порхают, просятся на язык.