Весна

И все-таки на душе у Арно было не совсем спокойно. Домой он шел грустный. На глаза навертывались слезы – он и сам не знал, почему. Впервые в жизни он испытывал такую глубокую печаль. Раньше, когда его что-нибудь мучило, он обычно шел к матери, открывал ей свою душу, мать его утешала, и ему становилось легче. Но что он сейчас мог ей рассказать? Ведь не мог же он так, ни с того ни с сего, подойти к ней и без утайки открыть свое горе. Значит, надо было просто соврать. И слова утешения, которые мать сказала бы в ответ на эту ложь, никак не могли бы ему помочь. Тот, кто ищет утешения, обязан честно поведать о подлинной причине своей грусти. Иначе и не может быть. И Арно решил молчать и переживать все один.

Свернув с дороги, он очутился в березовой роще, начинавшейся у самой тропинки и простиравшейся почти до хутора Рая. Здесь он присел на березовый пень и углубился в свои мысли.

Но недаром говорится: чем беда горше, тем помощь ближе. По шоссейной дороге шел, приближаясь к Арно, Кристьян Либле, звонарь паунвереской церкви. Он уже «нагрузился, как бомба» – так он сам любил о себе говорить, – и сейчас, пошатываясь на своих ослабевших ногах, беспрерывно сражался с невидимыми врагами. Каждое деревцо, каждый кустик он принимал за каких-то разбойников и без устали угрожал им:

Погоди ты, дьявол, я тебе нос в лепешку расквашу!

Или:

– Уж я тебе покажу!

Поравнявшись с Арно, звонарь увидел, что тот сидит на пне, и с громким криком побежал прямо на него.

– А, вот ты где! Ну, теперь живым не уйдешь!

Но Арно продолжал спокойно сидеть. Он давно привык к Либле и знал, что на самом деле тот вовсе не такой уж грозный. И действительно, Либле вскоре понял, что перед ним не разбойник, за которым нужно гнаться, а всего-навсего Арно, и заговорил, беспрерывно икая:

– Ик…да-а, так это же… это же молодой хозяин Сааре. Ну да, смотрит, все ли в порядке в лесу, да и вообще икк…

– Нет, я шел из школы, – ответил Арно.

– А, из школы? Ну а что, Юри-Коротышка опять сегодня рычал, икк? Рычал, конечно, как всегда. Ну да, куда ж он денется. Как начал орать, даже в трактире слышно было, икк. Яан Карпа мне и говорит – иди, говорит, набей на него обруч, не то он, дрянь этакая, еще лопнет со злости… икк, ик, икк.

Речь звонаря забавляла Арно.

– А ведь не лопнул же, – сказал он.

И Кристьян Либле, этот тридцатишестилетний полуэстонец, полулатыш, продолжал, сопровождая слова икотой и отрыжкой:

– Ну а как же… ик… еще немного —и лопнул бы.

– Ой нет, такой не лопнет, – отозвался Арно.

– Да, пожалуй, икк, так легко и не лопнет, у него, скотины, шкура толстая. Моя мать-покойница всегда, бывало, говорит – из такой шкуры бы веревки для коромысла вить, они бы до самого светопреставления цели были, ик!

Плохое настроение Арно быстро улетучивалось. При всей своей любви к чарочке и неукротимой страсти к торгашеству Либле был большой шутник. С ним только надо было уметь обойтись по-хорошему. Того, кто его не изводил и старался с ним ладить, Либле умел рассмешить чуть ли не до колик в животе. Водки он ни у кого не клянчил, а покупал ее обычно на свои деньги. Когда денег у него не оказывалось, он брал в долг, а когда в долг больше не давали, закладывал трактирщику свою одежду и готов был идти домой чуть ли не нагишом.

Арно и звонарь долго еще сидели и болтали «всухую», как выражался опять-таки сам Либле. Потом он вытащил из кармана бутылку водки, отхлебнул из нее и сказал:

– Приходится иной раз смазывать, не то загорится. Ведь рот у человека – то же самое, что машина.

Он протянул бутылку Арно, предлагая и ему хлебнуть. Арно сначала противился, но звонарь пристал к нему как банный лист, и тогда паренек решил про себя: «Ну что ж, попробую!»

И попробовал. Водка была ужасно горькая. Когда он выпил, ему показалось, будто он глотнул огня. Но, боясь обнаружить свою слабость, он стерпел скверное ощущение и даже не сплюнул. Звонарю такая отвага понравилась. Он принялся расхваливать мальчугана и, сунув себе в рот самокрутку, сделал точно такую же и для Арно. Мальчик и на этот раз стал отказываться, но под конец взял ее. Так они и сидели вдвоем в березовой роще – старый и малый, пили водку и курили. Арно отхлебнул из бутылки еще несколько раз. А когда первая цигарка была выкурена, свернули вторую – словом, дела шли совсем как у взрослого. Через полчаса оба заснули. А вокруг шумела березовая роща, убаюкивая их колыбельной песней.

VIII

Когда на хуторе Сааре увидели, что сыночек все не возвращается, хозяйка, мать Арно, забеспокоилась.

– Где он, негодный, может быть? – сказала она своему мужу, отцу Арно.

– А, да где ему быть, верно, в школе ночевать остался, – ответил он.

– Чего ради он там останется, у него и еды с собой нет. Может, с ним по дороге что-нибудь стряслось?

– Что там могло стрястись… подожди, придет.