Весна для репортера

Лариса вместе с родителями обреталась как раз в таком захолустье, в Перове. Райончик этот, даже среди московских новостроек, выделялся особенной какой-то бесприютностью. Я, признаюсь, не трепетал от радости, когда мне доводилось перемещаться по нему пешком в темное время суток. Опасность потенциально исходила от каждого, кто попадался навстречу. Обругать или, что еще неприятней, врезать тебе тут совершенно безнаказанно мог любой, кому ты чем-то не понравился. Со мной, правда, такого никогда не случалось, но несколько раз я видел серьезные пьяные стычки, полные злобы и агрессии. Однажды я даже, преодолев страх, чуть не встрял в историю – так меня возмутило, что трое напали на одного, но как только я попытался урезонить хулиганов строгими окриками, они вдруг разбежались в разные стороны, бросив меня с несчастным, которого до этого мутузили. А вскоре появились полицейские, и мне пришлось потратить изрядное время, чтобы объяснить им произошедшее. Пострадавший же отказался писать заявление и поковылял куда-то, потирая поясницу и поругиваясь вполголоса. Никакой благодарности ко мне он, судя по всему, не испытывал.

Сейчас перовский ландшафт походил на проснувшегося после вечеринки человека, которому необходимо как можно скорее привести себя в порядок. Все было каким-то неряшливым, неухоженным, несчастным, алчущим лучшего и обретающим его. Проходя через двор дома Ларисы, я услышал истерично громкий разговор двух маргинальных личностей: мужика с толстовской бородой и выпученными глазами и тетки с лицом, в чьи поры грязь, казалось, въелась навсегда. Мужчина сидел на скамейке довольно вальяжно, видно было, что он еще не очень пьян и наслаждается своим авторитетом в кругу себе подобных; существо женского пола расположилось на краешке и заглядывало в воспаленные глаза собеседника заискивающе.

Мужик басил:

– В чем я был не прав?

Дама вторила ему:

– Ты во всем был прав. Во всем, – и качала головой с грязными лохмами.

Но он театрально не удовлетворялся ее покорностью и не унимался:

– В чем я был не прав?

Дальше я уже не расслышал. Они были частью того безнадежно печального мира, от которого каждый нормальный человек пытается отгородиться непроницаемой стеной. Вряд ли эти эмоциональные собеседники что-нибудь слышали о готовящемся референдуме в Луганске и Донецке… Какое милое у нас тысячелетие на дворе… Едва ли Пастернак это писал про них… Моя мама обожала Пастернака и всегда пыталась привить это обожание мне. У нас дома в книжных шкафах стояли почти все его переиздания. Разного цвета и толщины корешки… Иногда скромные, а иногда аляповатые… Зачем матери столько книг Пастернака, я не знал. Может, неудовлетворенная в детстве страсть к коллекционированию… Или просто неудовлетворенность жизнью…

Метро, как всегда в этот час, кишело народом. Люди спешили куда-то, нервничали из-за очередей к билетным автоматам, старались как можно быстрее втиснуться в вагоны, заполненные под завязку, а потом хмуро ждали своей остановки, боясь пропустить момент, когда надо будет пробираться ближе к выходу. Час пик! Ахиллесова пята больших городов. А в Москве уже не пята, а какая-то неизлечимая гангрена на органах, отвечающих за перемещение народа. Есть еще и пресловутые пробки. Но это для тех, кто хочет ощущать себя покруче.

Я не умею водить машину. Многие мои коллеги-мужчины относятся ко мне из-за этого с тайным презрением. Но мне все равно. В метро хоть и не всегда удобно, зато риск непредвиденных опозданий сводится к нолю.

Сегодня, как и вчера, как и десять дней назад, ничто в Москве не напоминало, что совсем недавно мы стали больше на целый Крым. Люди боролись за жизнь в большом муравейнике и не размышляли о том, кто их в этот муравейник поместил.

* * *

От метро «Парк культуры» до мрачновато-серого и безнадежно казенного здания АПН, где располагался наш канал, мне пришлось идти очень быстро, почти бежать, чтобы успеть к началу смены. Опоздания у нас караются строжайшим образом. Никакие оправдания не принимаются. Медиа – это как армия. У каждого свой маневр. И исполнять его нужно строго, без самодеятельности.

Привычно показав бесконечно напускающему на себя деловитую строгость охраннику пропуск, я устремился к лифту, чтобы подняться в офис одного из информационных сердец страны – телеканала «Ньюс». Выйдя на нашем этаже, попадаешь в другой мир.

Люди перемещаются, на первый взгляд, хаотично, но у каждого своя миссия: кому-то надо встретить гостей, кто-то спешит к рабочему столу, а кто-то в монтажную или на выезд. Секретарши переносят туда-сюда бумаги и кофейные чашки, и все при этом изображают такую занятость, что не обращают друг на друга никакого внимания, и только боязнь столкнуться лбами заставляет все же замечать сослуживцев. Я на ходу обмениваюсь со знакомыми короткими приветствиями и прохожу на свое рабочее место. Классический офисный «триумвират»: компьютерный стул, компьютерный стол и сам компьютер.