Весна (Дорога уходит в даль - 3)

Но Люся Сущевская продолжает дичиться. Она и идти к Гороховым не хотела. А теперь сидит позади всех нас, словно прячется.

Но Горохов хитро сощуривается.

- Показалось мне это, - говорит он, обращаясь ко мне, - что вы тогда вдвоем приходили?.. Помните?

Еще бы не помнить! Умирать буду, вспомню, как Люська стояла тогда перед Гороховым на одной ноге, а я не знала, куда девать свои треклятые лайковые перчатки!

А Горохов продолжает вспоминать:

- Ваша спутница тогда меня даже испугала. Вдруг охнула, сорвала с ноги туфлю и убежала... Что это с ней было?

Все хохочут. А я говорю самым кротким и невинным голоском:

- Люсенька, это ведь ты тогда была со мной? Так объясни

Серафиму Григорьевичу. Он интересуется...

- Меля, - кричит вслед Люся, - приходи к нам! Я тебя угощу мексиканским блюдом тирли-тирли!

Меля, не отвечая, презрительно вскидывает голову. Извозчик трогается... Прощай, Меля!

Родные разошлись. Разошлись и все выпускницы, кроме нашей компании. Мы отсюда пойдем не домой, а с визитами.

- Прощай, институт! - шутливо кричит Катенька подъезду, откуда уже больше никто не выходит.

Но дверь подъезда снова открывается. И из нее робко выскальзывает на улицу Соня Павлихина с чемоданчиком в руке.

Соня боязливо осматривается - ей непривычно очутиться на улице одной, без построенных парами девочек, без привычного конвоя: служителя Степы и классной дамы.

Увидев нас, Соня искренне радуется:

- Ох, хорошо, что вы здесь! А я уж горюю, что не простилась с вами!

- А там, в вестибюле, еще кто-нибудь остался?

Соня вдруг густо краснеет:

- Нет. Я последняя. Сейчас за мной моя мама придет. В Поневеж поедем...

Я понимаю - Соня нарочно выжидала, пока все уйдут. Тогда к подъезду подойдет Сонина мама. Она, наверное, дожидается где-нибудь за углом. Больше всего на свете Соня боится, как бы "они" не увидели ее маму.

Вдруг с лица Сони исчезает привычная маска пугливого зверька, в глазах зажигается радость.

- Мама! - И Соня бросается навстречу торопливо идущей к институту невысокой, худенькой женщине. - Мама!

Мать и дочь припали друг к другу, смотрят не насмотрятся одна на другую. Соня забыла обо всем: и о своем чемоданчике, который она поставила рядом с нами на тротуар, и о нас. Она забыла даже свой вечный страх, как бы кто, увидев ее маму, не понял, что они "бедные".

Нас Соня не стесняется - три года она дружила со мной, ходила с нами по коридору во время перемен.

- Мама, - знакомит нас Соня, - это мои подруги, я тебе говорила. Помнишь? - И Соня смеется беспричинным счастливым смехом.

- Как же, как же! - говорит Сонина мама, обнимая нас и тоже смеясь, как бы отражая радость Сони. - Спасибо, милые, хорошие!

Взявшись под руки, Соня и ее мама уходят.

Мы смотрим вслед им. Только я знаю, какую тайну, тяжелую, горькую, несут они в душе. Глядя вслед их удаляющимся фигурам, я думаю: "Пусть все будет хорошо! Соня, все, все будет хорошо, вот увидишь!"

Снова взрыв хохота, и обиженный голос Аюси, спрятавшейся за спинами подруг:

- Да-а! Объясни ему, объясни ему... А вот я бы посмотрела, как бы он сам, если одна туфля своя, а другая - мамина!..

В общем, беседа течет весело, непринужденно.

Но вдруг Горохов говорит, посерьезнев:

- А я вам тоже хочу объяснить одну вещь... Я недавно совершил один поступок... ну, скажем, странный. Вы знаете, о чем я говорю...

Мы молчим. Ведь дело не в нашем ответе: мы ждем обещанного Гороховым объяснения.

- Если бы вы пришли к выпускным экзаменам с недостаточными знаниями и происходило это по вашей собственной вине, я бы для вас палец о палец не ударил! Ленились, голубушки, небрежничали? Так извольте, как говорится, и саночки возить:

проваливайтесь на экзаменах - так вам и надо! Но вы не были виноваты, вот в чем дело! - Помолчав минуту, Серафим Григорьевич продолжает: - Да, вы были невиноваты. И почему-то это никого в вашем институте не беспокоило. Вы шли на скандальный провал, и никто не хотел вам помочь! Это - вот именно это! - и решило для меня все... Теперь вам понятно?

Мы молча киваем.

И тут же Юлия Григорьевна - она с тревогой следила за тем, как волнует Горохова этот разговор! - быстро и незаметно меняет тему. Она расспрашивает нас, где мы проведем лето, кто из нас собирается учиться дальше, чему и где.

Мы уходим от Гороховых совсем и окончательно обвороженные этими - мы это чувствуем! - чудесными людьми.

Уже в передней, прощаясь, Люся обещает, словно утешая хозяев:

- Мы к вам еще придем!

- Непременно! - подхватывает Катюша Кандаурова.

Около кладбища нас ждут наши друзья гимназисты: Леня, Гриша Ярчук, Макс Штейнберг. И Диночка с ними. У мальчиков сегодня тоже был выпуск. Макс и Гриша получили золотые медали.

Мы стоим все у могилы, у простого, успевшего уже потемнеть креста с простой надписью:

НАШ АЛЕКСАНДР СТЕПАНОВИЧ

Стоим и молчим. Не надо ничего говорить - у всех одни и те же мысли, одни и те же воспоминания.

Я смотрю на Люсю... "Помнишь, - думаю, - как мы повстречались с ним в последний раз, случайно, в Екатерининском гквере?.."- "Да, - отвечают мне Люсины глаза. - Я еще тогда почему-то подумала: больше я егб не увижу..."