Весна (Дорога уходит в даль - 3)

После этого вечера у Липских меня, слава богу, больше не возят "во взрослые гости". Но мама очень недовольна мною. Не такой, говорит она с грустью, мечтала она вырастить единственную дочь... И ноги у меня непомерно длинные, как у кенгуру.

Как ни садись за столом, непременно натолкнешься на мои ноги.

И говорю я почему-то "вульгарно": охотно чертыхаюсь... И почему только папа позволяет мне читать вместе с другими девчонками и мальчишками запрещенные книги?

- Допрыгаемся еще... Придут с обыском, девочку арестуют!..

Тогда заплачем, да поздно!

Уже много месяцев продолжаются занятия в нашем кружке под руководством Александра Степановича Ветлугина. Мы уже проштудировали "Коммунистический Манифест", теперь занимаемся по "Эрфуртской программе".

Я очень подружилась с Гришей Ярчуком. Такой он всегда бодрый - а живется ему совсем несладко! - свежий, неунывающий!

Такой он весело-рыжий - словно голову его обмакнули в морковное пюре!

- Рыжий! - поддразниваю я его. - Ты всегда веселый, да?

- Ну вот еще! Что я, теленок, что ли? Я бываю очень мрачен... Но, конечно, в основном, я считаю, жизнь - очень интересная вещь!

В один субботний вечер, когда Гриша провожает меня домой после занятий в нашем кружке, я делюсь с ним моими домашними горестями.

- Наверное, это все происходит оттого, что я экономически завишу от мамы... - говорю я скучным ученым голосом (Гриша гораздо лучше моего понимает эти вопросы, и я не прочь пустить ему, когда можно, пыль в глаза).

- Скажи уж лучше сразу, - смеется Гриша, - что мама эксплуатирует тебя! Выколачивает из тебя прибавочную стоимость!

Конечно, я неправильно выразилась: "экономическая зависимость". Но я понимаю это так: мама не может уважать меня.

Нельзя уважать человека, который во всем - до последнего пустяка зависит от тебя. Замерзнет, если ты не сошьешь ему шубы. Умрет с голоду, если ты его не накормишь. Вырастет болваном, если ты не будешь платить за его ученье.

"Если бы я жила отдельно от мамы и папы, - думаю я, - работала, содержала бы себя сама, они, конечно, уважали бы меня..." И ведь в этом нет, по существу, ничего не возможного.

Взять хотя бы того же Гришу. В прошлом году он покончил со своей экономической зависимостью от тупой и скучно-злой тетки.

В один прекрасный день, когда за обедом тетка прозрачно говорила о "дармоедах", Гриша встал из-за стола, связал в узелок свои нехитрые манатки и причиндалы и ушел из дому. Снял угол на окраине в семье рабочего-кожевника и живет с того дня самостоятельно, перебиваясь грошовыми уроками. Молодец Гриша!

Мы все его за это уважаем. А я вот не могу так - обрубить все канаты и уйти из дому... Ой, какая каша у меня в голове! Маму, мою маму, такую добрую и любящую (конечно, у нее в последнее время появились "заскоки", но ведь это надо уметь понимать и оправдывать!), я чуть ли не равняю с противной и злой Гришиной теткой.

В одной из наших бесед с папой - они у нас продолжаются, как, бывало, в моем детстве! - я откровенно рассказываю ему обо всех моих сомнениях... Что сделать, чтобы стать самостоятельной, экономически независимой, а, папа?

Папа только что проснулся - он проспал целых полтора часа после бессонной ночи около оперированного больного. Он в отличном настроении, блаженно жмурит незрячие без очков глаза и даже пытается что-то мурлыкать.

- Чудеса!- воркует папа. - Козлята алчут самостоятельности, жаждут экономической независимости! "Я жа-а-аж-ду!

Я стра-а-ажду!"- вдруг пытается он запеть своим невозможным голосом.

- Папа, с тобой говорят, как с путным, а ты...

- А я отвечаю, как непутевый, как путаник... Прости, больше не буду. Итак, ты желала бы получить самостоятельную работу? Но что же ты умеешь делать? - И папа с сомнением разводит руками.

- Гриша Ярчук дает уроки, - напоминаю я робко. - Он репетирует по предметам...

- Ми-и-лая, за каждый платный урок дерутся сотни людей,

которым хлеб нужен - понимаешь, хлеб, - а не игра в бедность!

Что же, ты пойдешь отбивать у них хлеб? Вот если бы ты знала что-нибудь такое, что не всякий может преподавать... Тогда это было бы другое дело!

После этого разговора проходит один-два дня. И вдруг за вечерним чаем я слышу, как Юзефа говорит с кем-то по телефону:

- Хто в таляфоне? Кого, кого? Какую мамзель? Чего бразгаете в таляфон? Нема у нас нияких мамзелей!

И вешает трубку.

- Якаясь самасшедшая звонит. Подай ей мамзель Яновскую... Нету, говорю, у нас такой!

- Как же- нету? - И мама показывает на меня. - Вот у нас мамзель Яновская выросла!

Телефон снова звонит, и на этот раз трубку берет мама.

- Мадмуазель Яновскую? Сейчас... - И, обернувшись ко мне, мама говорит мне с ласковой насмешкой: - Мадмуазель Яновская, вас просят к телефону.

Покраснев как рак - хорошо, что по телефону этого не видно! - беру трубку. Слышу женский голос, неприятно-крикливый, но старающийся говорить "обаятельно-любезно".

- Мадмуазель Яновская, вы?.. Здравствуйте, очень приятно.

С вами говорит мадам Бурдес... Слыхали про фирму "Бурдес, Суперфайн и Компания"? Так это мой муж.