Весна и нет войны

К вечеру погода испортилась, небо потемнело и пошел дождь, перешедший в ливень.

Аля, у которой выдалась свободная минутка, стояла у окна в небольшом светлом холле у запасной лестницы. Это был тихий, уединенный уголок, где никогда не было ни души, зато всегда было тихо и безупречно чисто. Мраморные белые полы блестели; массивные перила с лепниной казались произведениями искусства, достойными музея, а на большом квадратном подоконнике было очень удобно сидеть, задумчиво глядя в окно.

Окна холла выходили в сад. Собственно, это был даже не сад, а так, парочка яблонь, берез и лип, окружавших довоенный полуразрушенный фонтан из грязно-белого гипса, в самом центре которого уныло сгорбилась такая же грязно -белая мосластая девица с веслом.

С другой стороны к саду примыкал четырехэтажный жилой дом. Особенно хорошо просматривалась небольшая комната на третьем этаже. За плотными красными портьерами обитала сухонькая старушенция со сморщенным, как печеное яблоко, личиком.

В солнечные дни она обычно располагалась на балконе, в старинном кресле-качалке, с книгой в руках. Рядом, на изящной узкой тумбочке, грелся на солнце фикус. С другой стороны кресла, на перилах балкона, вальяжно развалившись, дремал рыжий кот с длинным пушистым хвостом.

Аля обожала наблюдать за этой троицей: старушкой, котом и фикусом. Иногда, после тяжелого, хлопотливого дня, она даже им завидовала: вот бы покачаться в кресле с книгой в руках.

«Или полежать на балконных перилах»,– с улыбкой добавляла Аля, глядя на кота.

В два часа дня старуха обычно обедала. Если портьеры были раздвинуты, Але был виден большой круглый стол, покрытый красивой кружевной скатертью. На него, несмотря на то, что старушка обедала одна, выставлялся целый сервиз, очевидно, парадный: позолоченная супница с крышкой, мелкая тарелка, глубокая тарелка, салатница, блюдце- все с позолоченным орнаментом по краям.

Аля хорошо разглядела этот сервиз, потому что после обеда старушка выносила его сушиться на балкон.

Потом старушка обычно дремала, потом ужинала. После ужина она накидывала легкий светлый плащ, брала старый парусиновый зонт и отправлялась на прогулку.

Раз или два в месяц Аля заставала старушку в строгом темном платье с безупречным кружевным воротничком. Это платье, воротничок, наверченные на голове букли и прихорашивание перед зеркалом означали, что старушка покидает своих домочадцев на целый вечер.

Куда именно она направлялась- в гости или в театр, Аля не знала. Это не особенно ее интересовало. Самое интересное начиналось после ее ухода.

Как вы помните, у старушки жил рыжий кот. Пока хозяйка была дома, кот обычно дремал, удобно устроившись на подоконнике или перилах балкона, так как спать на кровати или столе ему категорически запрещалось. В это время кот делался до того неподвижен и безучастен, что его можно было принять за плюшевую игрушку.

Старуха, очевидно, считала своего кота самым послушным и воспитанным домашним питомцем на свете. Знала бы она, что он вытворял без нее!

Едва старуха выходила из дома, как дремавший на балконных перилах кот приоткрывал один ярко-зеленый разбойничий глаз. Ободранный нос чуть приподнимался, втягивая воздух, после чего на свет божий являлся второй глаз, тоже ярко-зеленый и разбойничий.

Далее следовала «утренняя гимнастика»: потягивание, выгибание спины колесом с одновременным выбросом вперед облезлых лап.

Потянувшись, кот свешивался с балкона так, что казалось, на него не действуют законы земного тяготения, и смотрел вслед своей хозяйке, пока она не скрывалась за поворотом.

Удовлетворенно кивнув (так, по крайней мере, казалось Але), кот спрыгивал с перил и принимался с важным видом расхаживать по комнате.

Потом негодная животина вскакивала на покрытый чистой скатертью стол. Если бы старушка это увидела, её бы хватил апоплексический удар.

Кот знал, что ходить по столу запрещено, и оттого ходил медленно, стараясь вдавить в скатерть все свои четыре облезлые лапы и, по возможности, еще и поелозить ими- это, по-видимому, доставляло ему особенное удовольствие.

Все стоявшие на столе тарелки, чашки, кастрюли подвергались тщательной инспекции; не было ни одной, куда бы не сунулась усатая морда. При этом кое-что облизывалось, кое-что надкусывалось, кое-что съедалось, а кое-что оттаскивалось под кровать, где у кота, очевидно, был устроен тайник.

Старуха, как ни странно, ничего не замечала, поскольку была подслеповата и не отличалась хорошей памятью.

Наевшись, кот совершал головокружительный прыжок со стола на кровать, прямиком на белоснежную подушку, где ему, разумеется, тоже было строго-настрого запрещено появляться.

Минут через двадцать начиналась третья часть представления. Наглый котище выходил на балкон, снова потягивался, взбирался на перила, откуда лихо перескакивал на росшую вплотную к дому березу.

Спустившись по стволу вниз, он некоторое время выжидал и, наконец, со всего маху прыгал прямо на спину приглянувшегося ему прохожего!

В прошлый раз таким «счастливцем» стал старый горбатый дед; в позапрошлый- две школьницы лет тринадцати.