Весна и осень чехословацкого социализма. Чехословакия в 1938–1968 гг. Часть 1. Весна чехословацкого социализма. 1938–1948 гг.

Бенеш, в отличие от своих единомышленников из ЧНСП, не сомневался, что союз с СССР гораздо важнее неких туманных посулов со стороны Запада. Понимал президент ЧСР и антикоммунистическую направленность плана Маршалла. В беседе с британским дипломатом Локкартом он сказал: «Условие кредита одно: государство, которое его получает, должно вывести из состава правительства всех министров-коммунистов, в такой стране, как Чехословакия, где равновесие так неустойчиво, это сделать невозможно. Если бы американцы были немного мудрее, они бы поняли, что победить коммунизм можно лишь в том случае, если предоставить кредит таким правительствам, как чехословацкое, где коммунисты хотя и имеют сильные позиции, но в то же время не обладают абсолютным большинством. С этим кредитом Чехословакия продвинулась бы быстро вперед, и через два года коммунисты были бы парализованы»[696].

Центральная разведывательная группа (ЦРГ) США сообщала со ссылкой на американского посла в Праге Стейнхардта, что чехословацкая делегация в Москве столкнулась с жесткими упреками со стороны Сталина[697]. Чехословацкий источник Стейнхардта сообщил также, что состояние здоровья Сталина «прекрасное» и он выглядит более уверенным в своих силах, чем в 1946 году.

Министр иностранных дел ЧСР Масарик так оценивал в то время советско-чехословацкие отношения: «Советский Союз далек от того, чтобы превращать нас в сателлита. Советский Союз дальновиден и поэтому знает, что наши постоянные и искренние симпатии к нему, которые разделяет весь наш народ, гораздо ценнее, долговечнее и сильнее, чем конъюнктурная и временная привязанность. Чехи и словаки любят Россию издавна, теперь даже больше прежнего»[698].

При этом Масарику приписывали высказывание о том, что он летел в июле 1947 года в Москву министром иностранных дел независимого государства, а возвращался слугой Сталина. Однако публично он сказал следующее: «Рассказывают фантастические истории о том, как нас вызвали в Москву. Но ведь председатель правительства Готвальд согласовал свою поездку в Москву еще за две недели до первого упоминания „плана Маршалла“. Он предложил встретиться со Сталиным и министром иностранных дел Молотовым с тем, чтобы обсудить наши экономические отношения так, как они нам представлялись, т. е. расширить их. Когда мы уже выехали в Москву, стало известно, что Польша отказалась от участия в конференции в Париже, в результате чего мы остались единственным кандидатом к востоку от Рейна, который предполагал участвовать в конференции в Париже».

Готвальд, выступая в Пардубице в начале сентября 1947 года, подчеркнул: «Наша внешняя политика должна быть только политикой славянской солидарности, опирающейся на союз с СССР. Мы были бы рады, если бы в экономическом отношении нам помог Запад. Мы хотим торговать как порядочные торговцы, но мы не продаем нашей самостоятельности и независимости»[699].

Рипка уже позднее, будучи в эмиграции писал: «Чехословацкое правительство изменило свою позицию по отношению к конференции в Париже исходя из собственных соображений, при этом не столько в интересах Советского Союза, сколько, и прежде всего, в интересах собственных»[700].

Формально неучастие в Парижской конференции публично защищали все партии Национального фронта.