Весна на Одере

— Обращение Военного Совета.

Генерал взял из рук Гарина один листок и, облокотившись о стенку хода сообщения, медленно прочитал его. Потом он спрятал листок в карман и быстро зашагал дальше.

Все встречавшиеся на дороге солдаты и офицеры держали в руках такие же листки. Неподалеку кто-то читал обращение вслух, читал с трудом, почти по складам; начинало темнеть.

На наблюдательном пункте генерала уже ждали Плотников и Лубенцов. Тут же находились Мещерский, Никольский, артиллеристы и связисты. При свете самодельной лампы кто-то читал обращение.

Генерал подошел к Плотникову, обнял его, поцеловал и сказал:

— Итак, Павел Иванович, друг мой дорогой, мы ее кончаем, эту войну.

Он также обнял и поцеловал Лубенцова, потом спросил:

— Наводящий от авиации не приезжал?

Наводящий прибыл минут через десять. Его сопровождали два человека с радиостанцией. Поздоровавшись со всеми, летчик сразу связался по радио со своим штабом. Улыбаясь, с этакой ленцой, он спросил:

— Ну, как там у тебя? Жизнь идет помаленьку?

Далекий собеседник ответил, что жизнь помаленьку идет.

— Слава богу, — восславил господа по эфиру летчик. — Я уже на месте. Связался. Будь все время на приеме.

Позднее пришел майор — секретарь парткомиссии — с протоколом сегодняшнего заседания. Партийные документы политотдел уже оформил, и полковник Плотников отправился на передовую для вручения их. Телефон непрерывно зуммерил. Части, тыловые подразделения, артснабжение, медсанбат докладывали командиру дивизии о готовности.

Потом все на некоторое время успокоилось. Комдив сосредоточенно глядел на карту, лежавшую перед ним на столе, а подняв глаза, увидел сидевшего в углу Лубенцова.

Генерал внезапно прищурился и поманил к себе разведчика пальцем. Когда Лубенцов подошел, генерал спросил:

— А у нее ты хоть побывал?

Встретив недоуменный взгляд гвардии майора, генерал сказал добродушно:

— Ну, ну, не притворяйся! Думаешь, я не знаю? А еще притворяется тихоней!.. Я и вправду думал, что ты только одно и имеешь на уме — свою разведку…

Лубенцов, ничего не понимая, тем не менее слегка покраснел, и генерал, заметив его смущение, пожалел о своей грубоватой откровенности.

— Ну, ладно, ладно, — сказал он. — Ежели я задел тебя, прости, больше не буду!.. Но понравилась она мне. Уж я в людях разбираюсь… Я сватом твоим хотел быть… Дело, впрочем, твое… Больше не буду.

— Про кого вы говорите? — спросил разведчик, даже немного рассердившись.

Тогда генерал понял, что Лубенцов удивлен всерьез, и удивился сам:

— Неужели вы до сих пор не встретились?

Он рассказал о посещении Тани, не называя ее по имени, потому что не знал, как ее зовут. Потом он замолчал, с минуту подумал, вдруг встал и воскликнул:

— Голубь ты мой, да она же, значит, бедняжка, до сих пор уверена, что тебя нет в живых! — он стукнул себя по лбу и произнес укоризненно: — Ах, как нехорошо!

Позвонил телефон. Генерал взял трубку.

— С вами будет говорить сто первый, — сказал ему далекий женский голосок.

Генерал торопливо посмотрел на новую таблицу позывных — ее сменили перед наступлением — и сразу стал серьезным: — сто первый был командующий фронтом.

Комдив доложил маршалу о том, что все готово, потом снова стал вызывать свои полки и артиллерийские части.

Разговаривая по телефону, генерал изредка посматривал на молчаливого, присмиревшего Лубенцова, задумчиво стоявшего возле оконца, где торчала стереотруба.

Генерал усмехнулся и, положив трубку, сказал:

— Ты бы посмотрел на ее лицо, когда я ей сказал про тебя! Она побелела так, что я думал, сейчас упадет. При первой же возможности ты должен к ней съездить. И извинись за меня за то, что я ляпнул тогда и этим проявил неверие в силы своего разведчика…

Лубенцов вышел из подвала. Было темно, тепло и ветрено. Поблизости щелкал какой-то оставшийся на плацдарме храбрец-соловей.

В темноте возле входа в подвал кто-то пошевелился.

— Кто здесь? — спросил Лубенцов.

— Это я.

— Ах, ты? — узнал Лубенцов Каблукова. — Где кони?

— В яме поставил.

— Ты бы спать пошел. Что ты тут делаешь?

— При вас, — ответил Каблуков.

Этот тихий ответ смутил гвардии майора. Пристально взглянув на ординарца, Лубенцов спросил:

— Ты откуда родом?

— Из Ульяновска.

— Завтра наступление, знаешь?

— Знаю.

— Рад?

— Да.

— Родители есть?

— Мать есть.

— А отец?

— Убитый.

— А невеста есть?

Каблуков помолчал, потом ответил:

— Вроде есть.

«Этому соловью следовало бы улететь отсюда подобру-поздорову», думал Лубенцов, прислушиваясь к щелканью.

— Где разведчики?

— Там, подальше.

— Пойдем.

Они пошли по ходу сообщения и вскоре услышали голоса разведчиков. Разведчики сидели в ходе сообщения, покуривали и тихо беседовали.

— А дома-то никому невдомек, — послышался голос Митрохина, — где я сейчас нахожусь… Что они знают? Номер полевой почты — и все.

— А про то, что завтра наступление на Берлин, — произнес Гущин, — про это они и подавно не знают. Спят все, второй сон им снится. Про такую военную тайну только Сталин знает.

— Сталин не спит, — сказал Мещерский. — Я уверен, что он думает о нас. Абсолютно уверен.