Весна незнаемая. Книга 1: Зимний зверь

Не всякий взгляд сумел за ним уследить – Молнеслав метнулся к жрецу, выхватил у него из рук меч Буеслава, и толпа вскрикнула: над крыльцом вдруг взвилась ярко-синяя молния. Священный меч первого прямичевского князя вырвался из ножен на свободу. Будто сама собой синяя молния взлетела на крыльцо – и все услышали короткий, сдавленный крик. А князь Достоблаг, только что стоявший у всех на виду, вдруг дернулся назад, взмахнул руками и упал на спину, как подрубленное дерево. Все его люди, вместо того чтобы его поддержать, отшатнулись в разные стороны, будто боялись, что падающее тело их придавит. Стоя ближе, они видели, как лезвие меча впилось князю в основание шеи и погрузилось на всю ширину клинка – а значит, помощь уже не нужна.

Кто-то из Достоблаговых кметей вскрикнул и бросился на убийцу. Молнеслав перемахнул через перекладины крыльца и оказался между толпой и стеной хором, где к клети примыкала баня. Теперь между ним и толпой были его собственные кмети. В руке у него горел синим пламенем меч Буеслава, а лицо его было дико и страшно: он стоял лицом к лицу с целым враждебным миром и сам еще не вполне осознал дело своих рук. Но не было силы, способной его остановить; однажды приняв решение отстаивать свои права, он готов был биться хоть со всем светом. Веселка ахнула: из этих черных глаз на нее глянул Зимний Зверь.

Ужас толпы замер над тихим княжеским двором, как прозрачное, но осязаемое облако. Люди не смели вздохнуть и не верили глазам: Молнеслав убил князя… брат убил брата… убил священным мечом предков, тем самым, что столько веков хранил племя дремичей, а теперь губит их… Все это было слишком чудовищно, и даже видевшие это своими глазами не верили себе.

Молнеслав смотрел в толпу, готовый защищаться, но на него не нападали; вместо вражды в сотнях глаз были ужас и отчуждение, словно человек на глазах у всех превратился в трехголового змея. Молнеслав сделал шаг назад, еще шаг: волна всеобщего ужаса толкала его прочь, выдавливала из круга живых людей. Вот он наткнулся спиной на раскрытую дверь, задел пяткой порог, покачнулся, но устоял на ногах и скрылся в темном проеме, все так же, спиной, не сводя глаз с толпы и сжимая в руке окровавленный меч.

– Давай за ним – дверь закроется! – вдруг сказал Громобой Веселке.

Он сообразил, что где-то здесь и случится то непостижимое исчезновение: назад Молнеслав выйдет уже без меча. А они-то двое пришли сюда как раз за мечом – теперь Громобой об этом вспомнил.

Понизить голос он не догадался, но никто из стоящих вокруг не обернулся на его слова. Казалось, только они двое и остались живыми на этом полном людьми дворе: их окружали искаженные лица, выпученные глаза, приоткрытые, как для крика, рты, сжатые кулаки, но стояла мертвая тишина. Как в том ледяном городе, который Зимерзла умертвила своим дыханием, а Перун оживил прикосновением горячей руки…

Веселка не успела опомниться, как Громобой уже тащил ее за собой к двери бани, в которой скрылся Молнеслав. Сообразив, Веселка ахнула и уперлась: ни меч Буеслава, ни все сокровища Сварога и Велеса не соблазнили бы ее следовать за этим жутким человеком. Но Громобой втащил ее за порог, и никто из тех, кого он расталкивал по пути, не обернулся, не произнес ни звука им вслед.

– Скорее! – Громобой сильно дернул ее за руку. Молнеслава в предбаннике не было, и он боялся, что они за ним не успели.

– Ой! – зажмурясь от боли, охнула Веселка. – Медведь!

Она открыла глаза и ахнула. Громобой по-прежнему держал ее за руку, но все остальное изменилось. Не было пустого полутемного предбанника, а была широкая сумеречная равнина, по которой протекала неширокая, но быстрая речка с очень темной, почти черной водой. Трава на берегах тоже выглядела черноватой, точно присыпанная золой. Сперва Веселка не поняла, почему эти сумерки кажутся ей очень странными, а потом сообразила: небо было равномерно серым, без красных проблесков заката. Должно быть, под этим небом вообще не бывало солнца.

Через речку был перекинут неширокий мост длиной шагов в пять. Он весь был сплетен из тонких, ломких веточек и держался только чудом, раскачиваясь так, что от одного взгляда захватывало дух. А на мосту двигались двое – человек и зверь.