Весна незнаемая. Книга 1: Зимний зверь

Ничего не случилось, только внутри дупла стало посветлее. Веселка повернулась к отверстию, и взгляд резанула какая-то яркая, слепящая белизна. Снаружи она увидела белый снег и поначалу больше ничего. Заметно похолодало, и Веселка запахнула шубу покрепче. Только что ей было жарко, а теперь наоборот… Шуба снова была старая, из бурых куниц, в которой она уезжала из Прямичева.

Вспомнив Прямичев, Веселка вздохнула с облегчением. Она опять была в Яви, в своем собственном родном мире, и от того места, где она была сейчас, до привычного и понятного Прямичева, до Велесовой улицы и Хоровитова двора пролегали длинные, но простые и понятные дороги, вполне проходимые, если боги не оставят, простыми человеческими ногами. Но сейчас ее не тянуло домой; мысль о Прямичеве помогала определить свое место в пространстве вселенной, но главная цель ее пути была не позади, а впереди.

Веселка выбралась из дупла, затянула получше пояс и оправила волосы. Она стояла на берегу, на том же месте, откуда Моровая Девка зашвырнула ее в Правь. Все кругом было засыпано снегом, снег густо валил из плотных сероватых туч. Он заполнил все пространство между землей и небом, заглушил воздух, на весь мир накинул плотную частую сеть, и деревья беспомощно путались в ней, не в силах выбраться. И никого вокруг – ни человека, ни даже следа. Весь берег вокруг дуба был засыпан свежим пушистым снегом, скрывшим старые следы и самой Веселки, и Громобоя.

Куда же он подевался? Веселка огляделась по сторонам. Не дождался? А сколько ее не было? Веселка вспомнила предания и обеспокоилась: все знают, что в Яви и в Прави время идет неодинаково. В прошлый раз они с Громобоем умудрились вернуться почти в то же мгновение, из которого и ушли, а теперь? Вдруг все вышло наоборот – что, если она пробыла в Прави целый год? Или целый век, и теперь на всей земле нет живого человека, кроме нее?

Беспокойство стало нестерпимым; Веселка торопливо направилась к Убору. Если там нет Громобоя, то есть, по крайней мере, люди, которые знают, где он. Только бы Убор был на месте!

Идти быстро не получалось: ноги вязли в мягком снегу, хотя проваливалась Веселка не так уж глубоко: должно быть, старый наст был крепок и держал ее. Но двигаться было трудно: шуба казалась как-то по-особенному тяжелой, непрерывно падающий снег слепил глаза, налипал целыми тучами на ресницах, то и дело приходилось протирать лицо. Рукавицы скоро намокли, голова без платка мерзла. От тропинки не осталось и следа, Веселка плыла через снег напрямую и тонула в нем, ее одолевало чувство беспомощности и почти отчаяния: не скоро же она таким путем куда-то доберется! Одолев один береговой пригорок, Веселка совсем запыхалась, и путь до Убора теперь казался неодолимо длинным. Присесть бы посидеть, но за плотной пеленой падающего снега нельзя было разглядеть ни поваленного дерева, ни пенька… Да и скрылись все пеньки под сугробами по самую макушку. Ох, Матушка Макошь! Похуже Полей Зимерзлы!

С трудом взобравшись на пригорок, Веселка остановилась, чтобы отдышаться, и вдруг заметила на льду реки какое-то неясное движение. Прикрывая рукавицей глаза от снега, она вгляделась: сквозь пелену неясно вырисовывалось что-то похожее на сани. Лошадь, совсем белая от снега, помахивала головой, шагом пробираясь по сугробам на льду. Сани ехали в сторону Убора.

– Эй! Человек добрый! – Еще не разглядев, кто сидит в санях, Веселка замахала рукой и пустилась бежать вниз по откосу. – Погоди!

Скользя на заснеженном обрыве, часть пути проехав на боку, она наконец спустилась вниз, вся извалянная в снегу и белая, как новогодняя Снеговая Баба, и побежала к саням.

Сани стояли и ждали ее. Сидел в санях, держа вожжи, маленький, сгорбленный, бородатый старичок без шапки и пояса, в сером лохматом кожухе. Снег висел у него на волосах, на бороде, на бровях, на ресницах; старичок моргал, глядя на Веселку, снежинки с ресниц падали ему на колени, им на смену садились новые.

– День тебе добрый! – с трудом выговорила запыхавшаяся Веселка, тоже моргая от снега. – Не в Убор ли едешь?

– И тебе добрый день, девица! – тихим и ровным голосом ответил старик. – Буду и в Уборе. Садись, довезу.

Именно об этом Веселка хотела попросить, когда бежала за санями, но теперь вдруг заколебалась. Что-то в этом старике было не то. Не верилось, что он живет в Уборе или хотя бы в каком-нибудь из окрестных огнищ. Уж очень он какой-то тихий, спокойный… как будто и не дышит. Не удивляется, не спрашивает, кто она и откуда, как будто заранее знает ее. И не может этот старик удивляться, не из тех он, кто удивляется… Волосы на лбу, густые брови, такие что и глаз не видно, а ниже почти сразу начинаются усы и борода. Черты неподвижные, белые морщинки в углах глаз… Это спокойствие напомнило Веселке что-то неприятное, такое неприятное, что она содрогнулась. Перед ней был не человек, это было совершенно иное существо в облике человека, внутреннее чувство ясно говорило ей об этом.