"Передо мной выстроили шеренгу солдат, и я должна была показать на того, кто меня изнасиловал. Помню лишь смутно: морозным зимним утром я прохожу перед строем, солдаты стоят вытянувшись, ровно, по стойке “смирно”. Слева меня сопровождают двое офицеров. Пока я прохожу вдоль шеренги, они держатся чуть позади. В глазах одного из солдат я увидела страх. У него были голубые глаза, паренек был совсем молодой. По этому страху я и догадалась: это он. Но таким сильным, таким жутким было то, что блеснуло в его глазах, что я сразу почувствовала: нельзя. Нет никакого смысла убивать этого мальчишку. Зачем, если другие останутся безнаказанными? Да и этого, единственного из всех, зачем"?
Как и должно быть в жизни добрых людей, конец истории вполне счастливый: Алэн Польц осталась жива, сохранила рассудок, смогла добраться до Будапешта, нашла свою маму живой… И даже дом, где жили ее родители, был разрушен бомбежкой с другой стороны, а в квартире остались следы довоенного достатка и много еды. Чем не рождественская сказка?
"Конечно, мама плакала, и была счастлива, и обнимала меня. И я тоже смотрела на нее и радовалась ей. Я была рада, что они живы, но радовалась не слишком сильно.
Слишком сильно я не радовалась уже ничему и ни во что слишком сильно не верила. Я уже носила в себе болезнь - гонорею, из-за которой потом так и не смогла родить, и не знала еще, есть у меня сифилис или нет. У меня было подозрение, что я очень заразная, а заразить я никого не хотела.Мы сидели за столом. Подали язык с томатным соусом. Я изумленно смотрела на него и ела тихонько, беззвучно. Говорили о том, что русские насилуют женщин.
"У вас тоже?" — спросила мама.
"Да, — сказала я, — у нас тоже".
"Но тебя-то не тронули?" — спросила мама.
"Никого не пощадили", — сказала я и продолжала есть.
Мама глянула на меня и сказала удивленно: "Но почему ты позволила?"
"Потому что били", — сказала я и продолжала есть. В этом вопросе я не видела ничего важного или интересного.
Тогда кто-то спросил непринужденно и шутливо: "А много их было?"
"Я не могла сосчитать", — сказала я и продолжала есть.
После ужина мама отозвала меня в сторону и сказала: "Доченька, ты не шути так грубо, еще поверят!" Я посмотрела на нее: "Мамочка, это правда!" Мама расплакалась, потом бросилась мне на шею, умоляя: "Доченька, скажи, что это неправда…"
Надо ли цитировать дальше? Разумеется, Алэн Польц пожалела свою бедную маму и сказала ей те слова, которые та хотела услышать. Увы, я не могу и не хочу утешить наших "нулёвых патриотов" (русских шовинистов эпохи дорогой нефти нулевых годов 21-го века) подобным образом. Все, что написано выше - правда. Страшная, отвратительная правда.