Сопровождающий парень полный, двухветровый здоровяк с глупым лицом, напомнил ему Вана. Этот тоже был мягким на ощупь и с приятным голосом, будто ребёнок, но только вёл он его не на свободу, а на смерть, в этом была вся злая ирония. Враг даровал ему свободу, хотя не имел на это права, а свои приговорили к смерти, хотя обязаны были даровать жизнь.
– Чего нос повесил, дезертир-сказочник, – попытался тот приободрить Чака.
– А, что, многих ли ты смертников довольных на расстрел водил?
– Нет.
– Ну вот и не задавай мне глупых вопросов, кусок говна! – гневно выпалил Чак в ответ.
– Ты на меня-то чего крысишся? Я тебя, что ли к преступлению подбивал? Или может я тебя к расстрелу приговорил? Я солдат, а солдат не думает, а исполняет приказ.
– Сколько в мире совершили злодеяний такие, как мы с тобой, прикрываясь одной этой фразой?
– Ты мне по-философствуй ещё! Не трать свои последние минуты на плескание жёлчью. Подумай, может хочешь чего? Перед смертью-то? У меня и выпить есть и закурить. Не жалко.
– Одно желание, чтоб вы сдохли все, твари.
– Ну это желание понятное, предсказуемое даже. Но, увы, пока невыполнимое. Может всё-таки по существу?
– Развяжи мне руки. Сил нет уже, онемели.
– Ты смотри мне, коли задумал чего дурного, то я тебя сразу застрелю. Посильнее тебя буду.
– Да сдался ты мне. Придёт и твоё время.
Парень освободил его руки и тут же отскочил в сторону, приспустив с плеча автомат. Но Чак и не думал кидаться, сил у него уже не было. Он размял посиневшие руки и почесал нос.
– Не хочу умирать, как пленный с завязанными руками. Так обычно пленных расстреливают с завязанными за спиной, пулей в затылок.
– Расстреливал? – удивлённо спросил парень.
– Да.
– Медивов или котивов?
– Кого партия прикажет. В основном медивов, ведь в нашей стране они неполноценные. Котивов только трусов и ублюдков. Вроде тебя и полковника твоего.
– Ну и дерзкий ты, браток, говоришь и слова совсем не фильтруешь, а надо бы. Я ведь не в обиде на тебя и обижать тебя не собирался. Я такой же солдат, как и многие, и по всей видимости даже менее убийца, чем ты. Ведь мог бы тебя волоком волочить, а так даже руки тебе развязал. Прекращай давай, не усложняй себе и мне жизнь.
– Ладно, прости.
– Прощаю. Теперь шагай.
Они молча прошли около полукилометра и наткнулись на стоящий у угла разрушенного дома танк. Он грозно гудел и выпускал облака едкого дизельного дыма. На его броне сидели несколько солдат и курили. Тут же раздался хлопок и одиночный, звонкий выкрик. Пред ними тут же выросла фигура худого офицера укутанного в тулуп и шарф.
– Кто такие?
– Рядовой Гирд, от полковника партийной службы Тибу. Я привёл вам капитана Зита на расстрел. Он приговорён к смерти за дезертирство и сотрудничество с врагом.
– Да вы заколебали уже со своим Тибу! Ему что медивов мало? Сами не могли ему пулю в лоб пустить! Развели сукины дети бюрократию! У меня тут сотня медивов утилизации подлежит, что вы прикажите котива рядом с выродками стрелять? Тву на вас. Бюрократы. Идите вы знаете куда!
– Не могу, товарищ капитан, у меня приказ, – бубнил под нос рядовой.
– Да хрен с вами, партийцы хреновы, оставляй его. Приговорим, но позже.
– Полковник приказал немедленно, и я должен подтвердить его смерть.
– А ты, что солдат сомневаешься в нашем мастерстве? Или считаешь, что мы тут холостыми стреляем? Иди с глаз моих, сукин сын, а то вместе с ним пристрелю! – капитан угрожающе помахал пистолетом и ткнул его дулом Чака в грудь. – Сказал расстреляем, значит расстреляем. У нас тут между прочим очередь. А твой смертник подождёт!
– Тогда я тоже подожду товарищ капитан.
– Ну и жди, сукин ты сын. Уди в сторону и смотри, чтоб твой смертник дёру не дал, а то пойдёшь вместо него!
– Есть!
– На жопе твой шерсть, иди к той стене и жди команды. Молокосос.
Рядовой послушно выполнил приказ и отошёл к стене, что была напротив расстрельного полигона. Сам же полигон был не чем иным, как огромной ямой вырытой посредине площади, пленных ставили на бруствер и стреляли так, чтобы те тут же падали в неё. Иногда какой-то офицер добивал раненых и спихивал их ногами вниз. Чаку стало не по себе от увиденного, впервые он испытал страх безысходности и понял, что принять неизбежное нельзя так сразу. Солдат глянул на его измятое лицо и увидев в нём знакомые чувства, спросил.
– Может всё-таки закуришь?
– Закурю. И выпью.
– Ну я так и думал.
Парень вынул из кармана пачку, прикурил две сигареты, одну из них протянул Чаку. Тот жадно затянулся и раскашлялся, но затянулся вновь, да так, что почувствовал как дым обжигает горло.
– Теперь дай выпить!
– Держи. – и тот протянул ему бутылку, уже наполовину пустую.
Зит пил водку словно воду и парень, испугавшись, что останется не с чем, резко вырвал бутылку из рук капитана.
– Ты бы не наглел.
– Прости.
– Хотя, что я, не понимаю, что ли. Последняя твоя сигарета, последняя твоя выпивка. Но мне тоже хочется выпить, тут так себе местечко, трезвому тут делать нечего. Трезвые тут только медивы, и те от безысходности.