Сам же тиран Маут, возлагал на эту битву самые великие надежды. Он жаждал переломить хребет гетерской армии, сломить её, унизить и окончательно растоптать сапогами своих верных солдат. К тому же, будучи правителем Дарлии, Мурзан уже повергал гетерцев к бегству и теперь искренне верил, на успех, его душу так же грела надежда на восстание в Дарлии, которое во всю набирало обороты.
По другую сторону мирового противостояния, на своём царском и незыблемом троне, сидел Пихте Залес, великий и могущественный царь Фавийской империи. Он негласно был покровителем всех медивов планеты и лидером медивской унии, в которую входили более десяти стран, связанных союзническим долгом и чьи властители за многие сотни лет породнились и приходились друг другу братьями, дядями и племянниками. Расстрелянный фавийской разведкой Лесо был ни кем иным как двоюродным братом Пихте. Но родство не спасло слабохарактерного правителя от гнева родни, более того, медивские династии были рады и искренне верили в большую войну с Маутом, ради того, чтобы наконец-то решить, раз и навсегда, кто будет править этим миром. Но к несчастью для Залеса, первый этап войны был с треском провален, гетерцы оказались слабыми воинами, а их правители не справились с первыми же трудностями и от страха готовы были идти на мир с Муринией, чем и подписали себе смертный приговор. Теперь же, по тающему снегу, по бескрайним полям Гетерской земли, тянулись первые вереницы хорошо обученных и мотивированных фавийских бойцов.
Была ранняя весна, первый её месяц. В эти дни зима с весной яростно боролись за право владеть погодой. Бывало, что утром шёл сильный снег, а под ногами хрустел лёд, но к обеду его уже сменял проливной дождь, солнце топило лёд и снег, и ручьи, журча, бежали вдоль дорог. Но тут же вечером мороз вновь сковывал играющие на солнце лужицы и на свежий лёд, вновь ложились тихие хлопья снега. Так было и в эти весенние дни. Погода шалила, играла и смеялась, наблюдая за людьми, что прилагали все силы, чтобы убивать себе подобных.
По пустующей улочке, между длинными домами, что раньше были заводскими общежитиями, шла рота фавийских пехотинцев, в тёплой зимней форме серо-зелёного цвета, каким и был окружающий их мир. Они шли не спеша и бодро, пели песни, смуглые лица фавийцев ёжились от холодного ветра, что разносил по городу мерзкий аромат пожаров, которыми был объят разбомблённый город. Во главе роты шагал молодой бледный парень с длинным, худым лицом, выпуклыми глазами и узким подбородком. Он был высокого роста, около метра и восьмидесяти сантиметров, худого, но не худощавого сложения, бодрым и со звонким мальчишеским голосом, хотя ему было без малого двадцать пять лет. Это был капитан Хва Лагер. Он был ярким представителем офицерства фавийской армии: подтянутый и гладко выбритый. Подбадривал уставших солдат, начинал запевать звонким голосом ритмичные военные песни, в которых были разные сюжеты, но один темп, порой казалось, что этот воин сошёл с патриотического плаката и пошёл громить кровавого тирана своим острым штыком. Лагер не был медивом, он был из немногочисленного народа лагунов, что жили в южных, заболоченных провинциях Фавии. Эти люди мало чем отличались от прочих народов, единственное, что их выдавало, так это цвет их кожи, бледно-жёлтый с зеленоватым оттенком. Лагуны не просили от власти, ни независимости, ни автономии, они были мирным народом рыбаков. Хотя неоднократно подвергались дискриминации от медивов, которые считали их людьми недостаточно развитыми и оттого не достойными высоких постов и тем более офицерских погон. В основном их уделом был рядовой состав. Но Хва по-настоящему заслужил свой чин, он прошёл нелёгкий путь от солдата, что самоотверженно ходил в атаки на коварных врагов, до капитана, командира роты пехотинцев, в которой служили в основном медивы. Его бойцы не сразу приняли лагуна-офицера, прошёл год боёв с Пролистами (мятежниками захватившими остров на юге Фавии) и проявив свой недюжинный талант руководить и бескорыстную заботу о каждом, он заслужил безграничную любовь своих солдат, которые отныне искренне любили своего капитана.
Капитан Легер, шёл по чужому городу, ему не было дела до этой страны и до этого народа. Но родина сказала ему, что он нужен ей именно здесь, и он пошёл на войну. В этот раз не на колониальную, а на мировую. Хва оставил дома семью, и своего любимого сына, которым очень дорожил.