Весна в Ялани

Глядят Коля и водитель на мёртвого – глаз от него не отвести. Как от воды бегущей, от огня ли.

На сопке где-то ухнула лесина, рухнув, – перестояла. Эхо, как птица вспугнутая, крыльями захлопав, полетело, на дне распадка улеглось; совсем утихло – зарылось в снег, наверное, – чтобы никто его уже не потревожил.

Два ворона, один от другого метрах в десяти, словно ведущий и ведомый, хрипло и изредка между собой перекликаясь, прямо, как по начертанному курсу, проследовали в небе голубом в сторону розового горизонта. Им до того, что на земле творится, нет будто дела. Похоже, так оно и есть – вид у них больно отрешённый.

Пошёл к машине водитель, поднялся на подножку, дверцу открыл, достал из бардачка строительные перчатки, возле машины их надел, назад вернулся. Говорит:

– Надо хоть посмотреть… Ты тут, я тут… Давай-ка… это…

– Обувь не та, – говорит Коля. – Штаны, как у Флакона.

– Флакон?

– Да был тут у меня.

– А ты?..

– Я сторожу здесь, на деляне.

– У Мерзлякова?

– У него… И не Электрик.

– А это кто?

– Да был тут тоже.

Взявшись вместе за рукав и за полу когда-то белого, заношенного полушубка, встряхнули человека. Снег с лица его скатился. Как со стеклянного. К нему снежинки не пристало. Светло-каштановые, с проседью, волосы у него, у человека бывшего, на голове в косички смёрзлись – дыбом торчат, как ирокез. Серая кроличья шапка валяется тут же и тоже смёрзлась – словно пушной зверёк, в петле или в капкане околевший. Голова ещё недавно хозяина этой шапки, когда он был ещё живой, была, наверное, вспотевшей – решить так можно. Щетина пегая и редкая, как у монгола, только на скулах и на подбородке. Веки сомкнуты, без прощелины. Один глаз выпуклый, другой чуть вмят. В ноздрях, как чопики, бледно-зелёный лёд – можно подумать: мозг как будто выдавило –

Воздря.

– Ты его знаешь? – спрашивает водитель.

Рассмотрел Коля будто прозрачное лицо замёрзшего и признаётся:

– Знаю.

– Кто?

– Яланский, наш.

– А кто такой-то?

– Шура. Лаврентьев. Пчеловод.

– А-а, – говорит водитель. – На Рыбной. Пасека там. Знаю. Мы позапрошлой осенью оттуда лес возили, с сопок… Росомаха.

– Его потом уж так прозвали.

– Слышал. За воровство…

– Да, по избушкам шарился… по путикам чужим.

– Во, наша жизнь, не знаешь, где и как закончишь… Отшарился, – говорит водитель. – Надо сообщить… в милицию.

– А как?

– Бог правду видит…

– Он видит всё.

– А ты в Ялань?

– В Ялань.

– Есть телефон?

– Мне он зачем?

– Понятно. На Медовом берёт мобильник, как поднимусь, оттуда позвоню, связь если будет. Зять, муж сестры, там, в уголовном розыске… начальник.

– Ладно, – говорит Коля.

– Может, его уже и ищут, – говорит водитель.

– Кто?

– Мало ли…

– Сестра?.. Та в городе.

– Сестра.

– А ей-то чё?.. Почти не видятся… Не виделись, – говорит Коля. – Он круглый год жил тут, в лесу. В Ялани был, наверное… ходил туда за спиртом, – предполагает.

– Может, – предполагает и водитель, – туда ещё, а не оттуда? Туда – по этой стороне…

– Не по дорожным правилам он – не машина…

– Да, конечно.

– Трезвый бы был тогда, туда-то ещё шёл бы и не замёрз бы.

– Ну да, в лесу-то где бы он достал…

– Белок добыл, дак, может, продавал?

– Думаешь, пьяный был?

– А как?

– Ну, может… Значит, в Ялань?

– Кто, я?.. В Ялань.

– Так ты идёшь пока, я догоню, – говорит водитель. – Если загрузят меня быстро. Можешь со мной проехаться, в кабине хоть тепло, не пёхом… тут до Ялани ещё шлёпать…

– Не, я пойду, – говорит Коля.

– Смотри, как хочешь, – говорит водитель. – Мы его зря, наверное, побеспокоили… пошевелили.

– А как узнали бы?

– Да, точно, так бы не узнали, – говорит водитель. И говорит: – Сел отдохнуть, наверное, уснул и околел.

– Наверное, – говорит Коля.

– Снегу-то было – завалило, и не заметил грейдерист.

– Похоже.

– А чё там выгреб… может быть, бревно. Ему ж не видно…

– За ножом-то…

– Вот она, жизнь… Дышал ещё недавно, пил…

– Ещё не старый.

– Даже жутко… Ну чё, давай.

– Давай.

– Мне ехать надо… Голову снегом, что ли, закидать… То вон, готовы… – говорит водитель, кивая в сторону берёзы. – Глаза-то выдолбят.

– Один не выдолбят… Стеклянный.

– Стеклянный?.. А, вставной. И тот уже застекленел…

Голову мёртвого снегом забросали.

– Не задохнётся… Место заметное – найдут, и я поеду покажу где. Сегодня рейс-то ещё сделаю, – говорит водитель. – С зятем сначала созвонюсь… Тянуть не станут: вдруг убийство.

– Да кто его тут… Сам замёрз, – говорит Коля.

– Ну, разберутся, – говорит водитель.

– Может, и разберутся, – говорит Коля.

– Надо им будет, докопаются… Кто, может, тюкнул по башке.

– Да это вряд ли.

– Из-за ружья, из-за пушнины.

Пошёл водитель к машине, постучав унтами по колесу, поднялся в кабину, дверцу захлопнул. Коле кивнул через стекло: ну, мол, пока.

Кивнул в ответ ему и Коля.

Лесовоз, опять подняв и потянув за собой, словно привязанный верёвкой за фаркоп, клуб снежной пыли, звеня цепями на стойках и громыхая слегка вихляющим по дороге прицепом, покатил дальше. Коля в Ялань пошёл, куда и следовал, цель назначения не изменилась, не поменялся и маршрут.

– Может, что и ко мне шёл? Не исключаю, – сказал Коля. Себе, наверное, или водителю – чуть с опозданием, заочно. – Да не дошёл вот.