― В этом у меня большой опыт и пока что он меня не подводил. Но я не хочу делать вид, будто обладаю мудростью, которой на самом деле лишен. А вот хорошим манерам и этикету я бы с удовольствием стал обучаться.
Накрашенные глаза с любопытством воззрились на него.
― Так вам не хочется узнать больше? Войти в мир отвлеченных идей, вкусить плодов чужой учености, развить собственный ум? Что же вы сможете предложить императору?
― Торговлю, деньги, наемников, ― сказал Николас.
― И, должно быть, кое-что еще, ― задумчиво добавила она. ― Вы довольно хороши собой и, как мне говорили, можете быть забавным. Так что же вы сумеете предложить императору такого, чего до сих пор не дали ему мудрецы, философы и проповедники?
Фламандец задумался.
― Я мог бы сделать для него часы, ― сказал он наконец.
Судя по ее смеху, принцесса знала о нем куда больше, чем хотела показать. Что же касается архимандрита, то его враждебность ощущалась почти физически.
Более Виоланта не пыталась навязать ему никакого мудреного обучения, однако они договорились о нескольких уроках по придворным манерам Трапезунда. По ее словам, она желала, чтобы он не уронил при дворе достоинства Венеции и Флоренции, а также чтобы император не был разочарован в новом консуле.
Николас сперва удивился, что женщина ни разу не упомянула о Лувенском университете, и лишь затем догадался, что для нее это ровным счетом ничего не значило. Точно так же это было безразлично и Юлиусу, который вечно ворчал из-за того, что Феликс, сын красильщика и ростовщика, был вынужден отправиться туда на учебу.
Николас знал, в чем тут дело. К концу обучения он пытался убедить Мариану, чтобы та позволила Феликсу бросить университет. Уговорить ее было непросто. «Мне казалось, что Лувен будет важен для него», ― заявила она, и Николас помнил, что ответил: «Полагаю, демуазель согласится, что он уже сыграл свою роль». Так ли? Возможно. Он научил его истинной скромности, ― не той, какой обладают неимущие. К примеру, бывший подмастерье научился пренебрегать ею в случае необходимости… Так было, когда Виоланта Наксосская заявила: «Чтобы продавать шелк, вы должны сами носить его». «Зависит от цены», ― парировал он.
К концу разговора принцесса внезапно нахмурилась.
― Вы поняли все, что я хотела сказать? Вы согласны на это?
― Мне нечего терять, ваше высочество, ― ответил ей Николас. ― Разумеется, при том условии, что я сохраню голову на плечах. Боюсь, все эти почести могут мне ее вскружить…
По счастью, рядом не было друзей, которые поспешили бы уверить его, что с головой у Николаса и впрямь не все ладно: capo, capo, capello, dicapitato… Виоланта лишь заметила:
― Тогда мы начнем с завтрашнего дня.
Но Николас еще не был готов завершить разговор. Он сумел задать один или два вопроса, которые интересовали его по-настоящему, и даже получил на них ответы. Однако он не стал больше испытывать терпение принцессы и наконец начал прощаться. Перед уходом он даже поцеловал ей руку с поистине придворным изяществом: бывший подмастерье всегда отменно подражал ужимкам других людей.
Наверху его уже ждали.
― Ну, что? ― поинтересовался Юлиус.
Николасу внезапно пришло на ум, что стряпчий никогда не видел госпожу Виоланту без плаща. Это помогло ему решиться. С рассеянной улыбкой он окинул взглядом своих друзей.
― Все отлично. Она хочет учиться фламандскому.
― Я готов, ― объявил Юлиус.
― У тебя ведь болит рука, ― возразил Николас. ― И кроме того, она еще хочет научиться бросать фармук.
― Сказки, ― отрезал Джон Легрант. ― У нее тетка замужем за Узум-Хасаном, ― как она может не уметь обращаться с фармуком?
― Ясное дело, ― подтвердил бывший подмастерье. ― У меня веревочка завязана на поясе, и я скачу как деревянная игрушка. Пока только на поясе, ― это ничего. Я поговорил с ней насчет квасцов…
― Не верю, ― покачал головой Тоби. ― Хотя, впрочем, от тебя можно всего ожидать. Так ты что же? Зорзи говорил, что корабль отправляется во Фландрию, это я хорошо помню: я подсчитал, что мы получим с этого небольшой доход, хватит на пуговицы…
Если корабль придет в порт назначения целым и невредимым, то дохода хватит, чтобы оплатить покупку «Чиаретти». Но Николас старался на это не слишком рассчитывать.
― Это фокейские квасцы, ― пояснил он. ― Но принцесса говорит, что есть еще запасы в Себинкарахисаре.
― Где? ― с сердитым видом переспросил капитан Асторре, который не слишком хорошо разбирался в торговле, но прекрасно ― в картах.
― Это новое название Колонейи. К юго-западу от Трапезунда, на границах империи… Там трудятся греческие рудокопы. Затем квасцы на лошадях везут в Гиресун, там платят налоги и отправляют морем в Европу.
― Гиресун ― это мусульманское название, Николас, ― поправил его Джон Легрант. ― Греки в классические времена называли этот порт Керасусом, или Керасонтом. Вишни и амазонки.
― Что? ― поднял брови Асторре.