Весной 45-го года

Со станции ушли – дальше их путь лежал на хутора, где можно было наняться на работу.

Топали до обеда, а потом наткнулись на пару домов, стоящих друг против друга.

Постучали в один из домов. Вышел пожилой, но крепкий, как дуб, мужик, исподлобья глянул на ребят.

– Работы не будет ли? – робко поинтересовался Шурка, а Стёпка добавил:

– Коров можем пасти, только чтоб вместе.

Из другого дома вышел молодой мужик, такой же крепкий, коренастый и очень похожий на первого, и стал рядом.

Батька с сыном, – решил Стёпка и не ошибся.

Мужики-староверы имели крепкие хозяйства и наняли ребят пастушить. Плату и прокорм оговорили, хозяева выдали мальцам обед – варёную круглую картошку в старой щербатой миске, по ломтю хлеба и горлач молока – и оставили на сеновале отдыхать после трапезы.

После еды потянуло в сон, но дремали ребята недолго.

– Шур, – позвал Стёпка друга, когда солнце стало клониться к закату. – Штой-то мы с тобой на картошку согласились. Домой, чай, осенью. Помёрзнет картоха-то. Не довезём.

Шурка почесал затылок: полпуда зерна и полпуда картошки за весь сезон за каждую корову уже не казались ему подходящей оплатой. А ну как морозы?! Картоха пропадёт, задарма, выходит, работали?!

– Обмишулились мы, – согласился он с другом. – Неча будет домой везти. Да и хозяева…

– Ага, – поддакнул Стёпка. – Хозяева – староверы, не иначе. Нами гребуют. Нос воротят, того и гляди, еду начнут кидать, как собакам. Не-е-е, уходить нам надо. Дальше пойдём. Не останемся, небось, без работы.

– Пойдём, – согласился Шурка, и ребята стали собираться.

Слезли с сеновала, объяснили вышедшим из дома мужикам, что за картошку работать не могут – не довезти, и ушли.

Лес тянулся и тянулся. Наступала ночь, и мальчишки уж было решили, что и ночевать придётся в этом бесконечном лесу, как вдруг между деревьями мелькнул огонёк.

Дом был большим. Хозяин разговаривал на смеси белорусского и польского языков, но мальчишки его понимали. Пан объяснил им, как дойти до длинного здания, где живут рабочие. Рядом – дом пана, который наймёт их и накормит.

К ночи добрались, но нанялся на работу один Стёпка. Шурке надо было идти на соседний хутор, но переночевать ему разрешили, накормили обоих и объяснили, как добраться до другого хутора.

Утром хмуро и с опаской прощались. Хозяин уверил, что отпустит раз Стёпку, чтобы он проведал друга, и Шурку хозяин тоже отпустит разок на побывку. Пришлось поверить. А что ещё оставалось?!

На душе кошки скребли, страшно оставаться поодиночке среди чужих, но друзья держались. Расставаться им, конечно, не хотелось, но и дальше искать работу сил не было: чуть не треть месяца бродят. Этак и без заработка домой пойдёшь, а есть-то что зимой?

Стёпка остался. У хозяина было четырнадцать коров и бык. Сговорились о плате: по пуду жита за каждую из коров и быка, стадо овец и коз смотреть бесплатно, за еду и кров.

Потянулась работа от зари до зари. К ночи Стёпка падал от усталости, и, хоть хозяин кормил хорошо, весу не прибавил ни грамма. Коровы особых хлопот не доставляли, но если быку втемяшивалось в башку уйти на соседний хутор, остановить его мальчишка не мог, хотя и бежал с кнутом следом.

Неожиданно на помощь мальцу пришла немецкая овчарка с соседнего хутора: она перехватывала быка и разворачивала в стадо.

Если начинали разборки баран с козлом, тут тоже было не до смеха: огромные животные и не думали слушаться тщедушного пастушка, тому оставалось только плакать. Овцы были непослушными и заставляли бегать до седьмого пота, но постепенно Стёпка втянулся в работу и был доволен уже тем, что сыт и что домой придёт не с пустыми руками.

К Шурке его действительно отпустили разок. Сбегал, убедился, что всё с тем в порядке – тоже пастушит – на душе полегчало.

Через месяц и Шурка к нему прибегал, так и лето проскочило.

В конце августа приехали матери. Стёпка узнал, что корову им выделили, батька с войны живой пришёл и с медалью, и порадовался – выживут. В обратный путь собрались быстро: зерно засыпали в мешки, хозяева не обманули – расплатились по уговору, ещё и еды на дорогу выдали и до вокзала на подводе довезли.

Пятнадцать пудов жита заработал Стёпка за май и лето, целых двести сорок килограммов. Чтоб мешки могли поднять, насыпали в каждый по два пуда. Получилось семь мешков, а оставшийся пуд всыпали в торбу.

Мамка отлучилась на вокзале, а Стёпка не доглядел – упёрли торбу. Сел парень на мешки и уж больше не отходил и по сторонам не глазел. Этак и до дому ничего не довезёшь.

Пока до дому добрались – намаялись: и ноги, и плечи стёрли. Спасибо, прислали за ними машинёшку, забрали почти со станции, совсем чуть пешком прошли.

Да и как разгонишься, если один мешки таскает на короткое расстояние, а другой оставшиеся караулит.

Но – добрались.

Перезимовали семьи их, а там и жизнь потихоньку стала налаживаться: в батраки больше не ходили, зато в колхозе работали от зари до зари – восстанавливали разрушенное войной хозяйство.

Много пришлось в своей жизни поработать Стёпке, но своё хождение в батраки он помнит так, словно всё вчера было. Иногда внукам рассказывает да правнукам.