Весны гонцы. Книга 1.

Начиная со второго этажа он был облицован желтыми блестящими кирпичиками, между окнами шли лепные украшения, оказалось, что окна неодинаковые и крыша необычная — с балюстрадой по всему краю, а на балконе фонарь, над фонарем вышка, и перед ней «непонятная сосуля вроде креста», как сказала Глаша. И еще было множество мелочей, не замеченных никем.

Возвратились в аудиторию смущенные, и на этот раз описание фасада шло менее бойко и весело, но зато полнее и точнее.

Подробнее и увереннее других говорили Агния, Саша и сама Алена. Ей так хотелось, чтобы Анна Григорьевна заметила это.

— Ну вот, в одном уже убедились, — с лукавой грустью, совершенно одинаково глядя на всех, сказала Соколова. — Внимание и наблюдательность у нас хромают — даже смотреть не умеем. Теперь давайте… — во взгляде ее постепенно нарастал интерес к тому, что она собиралась предложить, — давайте посидим тихо и послушаем… Одну минуту послушаем и запомним все, что услышим.

Застыли, боясь пошевельнуться, чтобы не скрипнул стул, не зашуршала одежда. Как странно и интересно оказалось в этой внезапной напряженной тишине прислушаться к звукам, доносившимся в аудиторию извне. Но выяснилось, что слушать тоже надо учиться. Глаша не заметила дальнего гудка машины. Джек — крика мальчика на улице, Олег не услышал шагов за дверью аудитории, Женя пропустил негромкий женский смех под окном, Алена и Агния запутались в порядке, и возник спор, что после чего звучало. Впереди явно был Саша — он поправлял неточности в определении самих звуков и их последовательности, а потом еще заставил послушать то, чего никто из группы не заметил: откуда-то из подвала долетел очень слабый звук вроде жужжания, с ритмичным усилением и почти полным затуханием, как будто пилили или точили что-то. Взгляд Соколовой несколько задержался на Огневе. «Самый способный», — ревниво подумала Алена.

— Хотите еще один опыт? — предложила Анна Григорьевна.

— Да! Конечно! Хотим! Хотим!

Алена опять закричала громче всех, и — о радость! — Соколова наконец-то посмотрела на нее.

— Выдвиньтесь немного, чтобы товарищи остались позади, чтоб вы их не видели.

В восторге от того, что выбор пал на нее, и замирая от желания заслужить одобрение, Алена быстро встала, точным движением выставила на полметра вперед свой стул и села — вся внимание.

— Какое платье на Петровой?

Алена окаменела. У Глаши всего-то было три платья: васильковое крепдешиновое, коричневое школьное и пестренькое — серое с оранжевым… Какое же на ней сегодня? Ведь только что они сидели рядом!

Какое же на ней сегодня? Молчать дольше было нельзя, она сказала наугад:

— Пестрое.

Дружный смех позади был ответом.

— Напрасно веселитесь. — Соколова с улыбкой предостерегающе погрозила пальцем полукругу. — С каждым из вас было бы то же самое. Что у Петровой на ногах? — опять обратилась она к Алене.

Босоножки у Глаши были одни.

— Коричневые, — расписывала Алена, радуясь удаче, — такие… в дырочку и ремешок… Каблук средний. — Она даже показала, какой именно высоты каблук.

— Хорошо, — похвалила Соколова. — Какая застежка у них?

Алена опять вся напряглась.

— Не помню, — сказала она еле слышно.

Сзади прошелестели смешки и шепот.

Анна Григорьевна спокойно улыбалась, глядя своими «насквозь видящими» глазами.

— А кроме босоножек?

— Носки, — в этом Алена была уверена, но…

— Какого цвета носки? — будто прочитав Аленину мысль, спросила Соколова.

Какие Глаша надела сегодня носки? Вот беда! Белых у нее много, а бежевых и коричневых по одной паре, так что вернее…

— Белые!

Сзади опять дружно засмеялись. Какой ужас сидеть на виду и показывать свою бездарность!

— А глаза у Петровой?

— Голубые. — Было счастьем верно ответить не только на этот вопрос, а еще и подробно описать Глашины волосы и прическу.

Все же Алена чувствовала себя совершенно опозорившейся. На Глаше было васильковое платье, бежевые носки, а босоножки ее застегивались на самые разобыкновенные блестящие пряжки. Она была рада, что Джек отвлек от нее общее внимание.

— Разрешите? — Он встал и, улыбаясь, сверкая белыми ровными зубами — единственное, что было красиво в его лице! — спросил с почтительностью, за которой слышалась ирония: — Мы долго еще будем заниматься этими… вот…

— Упражнениями? — подсказала Соколова и сразу ответила: — Всю вашу актерскую жизнь.

— Да нет! Это тренинг, а когда начнем играть?

— Играть? — переспросила Соколова с живостью. — Давайте. Вы же за этим и пришли сюда, чтобы учиться играть. Кто хочет попробовать?

Стоило ли спрашивать? Играть! Именно этого и ждали все. Алена проклинала свой позорный провал — второй раз ее не спросят, а ведь играть в тысячу раз легче.

— Начнем с вас. — Соколова обратилась к Жене, сидевшему с края. — А остальные перебазируются сюда, — она указала по обе стороны своего стола. — Будем публикой.

Подхватив стулья, рванулись к Анне Григорьевне.

— Стоп! — подняв руку, остановила она. — Опять шум, грохот, суета? Обратно. — И все покорно и чинно снова вернулись в полукруг. — Теперь пожалуйте сюда.