Алена долго тогда не могла уснуть. Она не отличалась особенным мягкосердечием и даже часто подтрунивала над Агнией, которой всегда всех было жалко. Но случалось, что жалость, как болезнь, поражала Алену и неотвязно мучила, заставляя напряженно искать: чем, чем помочь? И эта вот острая жалость к Лиле не проходила. Не раз уже Алена заступалась за нее, оправдывала ее перед Глашей — но сегодняшнюю выходку даже обсуждать нельзя, до того отвратительна. И все-таки Алена чувствовала, что несчастье Лили, обманутой, обиженной самыми дорогими ей людьми — отцом и матерью, чем-то страшнее даже горя Вали Красавиной, у которой родители погибли во время войны. Память о них осталась у Вали светлой. А у Лили… Родные отец и мать довольны, что их дочь не с ними… На летние каникулы — отец купил ей путевку в санаторий, до этого на несколько дней она должна заехать к нему в Калининград, а после санатория, тоже дней на десять-двенадцать, — к матери. «Ее любят, заботятся, — любила говорить Полина Семеновна. — Лилечка ни в чем не нуждается». «А может быть, это как раз плохо, что ни в чем не нуждается?» — подумала вдруг Алена, вспоминая, как глупо Лиля транжирит деньги, не старается учиться, потому что стипендия ей не нужна, и вообще живет как-то… безответственно. «Да, — решила Алена, — вот бывает горе, хоть большое, а чистое… А у Лильки… Вот уж кому наплевали в сердце! Нет, — засыпая, сказала себе Алена, — надо ее вытаскивать».
Однако, несмотря на все усилия Алены, примирения Лили с «колхозом» не состоялось. Лиля заупрямилась, к зарубежной литературе не готовилась, на экзамен прийти побоялась, с помощью Клары добыла справку о болезни, и остался у нее «хвост» на осень.
Прочитав письмо, Алена почувствовала, что надо Лильке помогать. В первый момент стало жаль уезжать из дому на шесть дней раньше. Но чем дальше, тем больше она думала об отъезде, тем сильнее он ее манил. Представлялась скорая встреча с товарищами, педагогами, конечно, больше всех — с Соколовой… И еще одно обстоятельство приятно волновало. Во время сессии Алена как-то вечером забежала к Лиле. Квартира была полна гостей. Слышалась музыка, в открытую дверь в конце коридора Алена увидела танцующие пары.
— Раздевайся и оставайся! — Лиля старалась стащить с Алены пальто.
На Алене была старая юбчонка, перелицованная из материнской, и ситцевая блузка. А танцевать хотелось до смерти. И Алена поторопилась убежать.
Теперь у нее будет в чем пойти на любую вечеринку: Петр Степанович подарил ко дню рождения крепдешин на платье — красивого вишневого цвета. Вчера ходила на примерку — очень красиво получается.
Нетерпение охватило Алену, даже оставшиеся до отъезда дни стали казаться бесконечными, и тревожило одно: вдруг не удастся уговорить мать?
— Плохое написали в письме или хорошее? — спросил Леша после обеда, помогая Алене складывать белье в корзины, чтоб полоскать на речке.
— Как тебе сказать?.. — Алена посмотрела на его серьезное смуглое личико. — Это от Лили Нагорной. Я тебе говорила про нее, она очень просит приехать пораньше — не подготовиться ей самой к экзамену.
— Когда пораньше? — спросил Леша, и в его голосе Алена услышала тревогу.
— Видишь ли, — не отвечая прямо, начала она. — Лилька такая несчастная… — И стала рассказывать о Лиле, обо всем, что пришлось ей пережить в детстве, о ее одиночестве.
Леша слушал внимательно, но ничего не сказал. Тогда Алена поделилась с ним своими опасениями, что мать не отпустит ее. Мальчик опять промолчал. И только когда спускались к реке — Алена, с двумя тяжеленными корзинами на коромысле, а Леша с обычной базаркой в руке, — он сказал грустно, с недетской рассудительностью:
— Раз уж задумала ехать, с отцом поговори. Он сирот жалеет.
В это лето Алена впервые заметила, что Лешу тяготит ее отношение к Петру Степановичу, и подумала, что сейчас братишка опять станет стараться расположить ее к отчиму.
После смерти тети Любы Алена приняла Петра Степановича как родного. Осиротевших братишек Алена очень жалела — Степашке шел тогда третий год, а Леше всего десятый месяц — она помогала матери возиться с малышами, выхаживала хворенького Лешу и особенно привязалась к нему. Ее трогало, когда мальчики стали звать ее мать мамой. И вдруг однажды вечером мать подошла к Алене.
«Доча, — виноватым голосом начала она, — мы с Петром Степановичем расписались нынче».
Алена не ожидала такого предательства. Если кто-нибудь из знакомых женщин заикался о том, что «Наталья Петровна — женщина-де молодая еще и одной без мужа неладно», мать решительно обрывала все эти разговоры. И вот, ничего не сказав Алене, изменила памяти отца, вышла замуж… И за кого? А говорили, Петр Степанович без памяти любил тетю Любу!
Алёне опротивели все взрослые, в особенности же отчим. Она перестала называть его дядей Петей, а только Петром Степановичем и на «вы».
Но время сгладило обиду, однако прежнее доверие к матери не вернулось. К Петру Степановичу Алена постепенно стала относиться спокойнее, и только упрямство мешало ей снова примириться с ним — добрым, заботливым человеком.