Вёсны и осени господина Люя (Люйши чуньцю)

Чэн-ван как-то сидел, отдыхая, с Таншу Юем. Сорвал лист платана и, как будто это был скипетр [владетельного князя], вручил его Таншу Юю со словами: "Жалую тебя этим!" Таншу Юй обрадовался и поведал о своем назначении Чжоу-гуну. Чжоу-гун справился о событии у самого: "Верно ли, что Вы пожаловали Юя во владетельные князья?" Чэн-ван сказал: "Да это я, единственный, посмеялся над Юем". Тогда Чжоу-гун сказал: "Ваш слуга слышал, что сын неба ничего не говорит просто так. То, что говорит сын неба, записывает хронограф-ши, воспевает мастер, обсуждает муж-ши". Вследствие этого Таншу Юю [действительно] был пожалован удел в Цзинь.

Чжоу-гун Дань, можно сказать, умел распорядиться речью: одной фразой наставил Чэн-вана, чтобы тот внимательнее относился к собственным словам, показал всем любовь Чэн-вана к младшему брату, да к тому же еще способствовал укреплению [авторитета] царского дома.

Чуский Чжуан-ван царствовал уже три года, никого не слушая и оставаясь предельно скрытным. Чэн-гун Цзя приблизился к нему с увещеваниями. Царь тогда сказал: "Вы же знаете, что я удалил всех увещевателей, к чему же вам это?" Тот сказал: "Ваш слуга не смеет выступать с увещеваньями, он лишь желал бы обсудить кое-что с властителем правителей". Царь сказал: "Почему бы не оставить все это мне, несчастному?" Но тот все же заговорил: "Некая птица остановилась в одном южном граде и вот уже три года никуда не летает, не двигается и не поет — что это за птица?" В ответ на это царь сказал: "Эта птица, которая остановилась в южном граде, не двигающаяся, в течение трех лет укрепляется в своем намерении. Она не летает, чтобы отрастить маховые перья, и не поет, чтобы понаблюдать за настроениями народа. И хотя она сейчас не летает, взлетев, она сразу поднимется до самого неба; и хотя она сейчас не поет, голос ее напугает многих, когда она запоет. Вы, Цзя, ступайте себе. Мне, несчастному, все об этом известно и без вас". На другой день при аудиенции было принято на службу пять новых человек, а десять уволено: подданные все были рады этому перемещению, чины царства Чу приветствовали эти меры. Поэтому в "Песнях" говорится:

Зачем же в поход не сбирается рать,

Иль, может быть, помощи надобно ждать?

Так долго зачем не выходит она?

О, верно, тому быть причина должна!

Кажется, это сказано о Чжуан-ване, не так ли? Парабола Чэн-гун Цзя была совершеннее, чем речь Тайцзая Пи. Однако несовершенную речь Тайцзая Пи послушал царь Фучай, что и привело царство У к полному краху, а цветистую речь Чэн-гуна Цзя чуский ван высмеял, и царство его стало ба-гегемоном. Циский Хуань-гун совещался с Гуань Чжуном относительно нападения на город Ин. План еще не был готов, когда о нем уже разнесся слух по стране. Весьма удивленный этим обстоятельством, Хуань-гун сказал: "Мы с Вами, второй отец Чжун, предполагали нападение на Ин, но об этом заговорили в стране, когда даже план еще не готов. В чем дело?" Гуань Чжун на это сказал: "О! В городе, конечно же, появился мудрец!" Хуань-гун сказал: "Отлично! Те, кто состоял ранее на службе, в основном держали нос по ветру и слушали, что говорят высшие, а разве это — то, что нам нужно?" И он повелел провести переаттестацию с последующим перемещением не прошедших проверки. Через некоторое время на конкурс явился Дунго Я. Гуань Чжун сказал: "Вот тот, кто нам нужен!" И он повелел тем, кто ведал гостями-бинькэ, продвинуть его в ранге, а затем установить на должность сообразно полученному рангу. Затем Гуань-цзы спросил у него: "Это вы толковали частным образом о походе на Ин?" Тот ответил: "Да, так". Гуань Чжун тогда осведомился: "Но ведь мы не говорили официально о походе на Ин, каким же образом вам стало об этом известно?" Тот сказал: "Я слышал, что благородный муж силен в замыслах, а подлые людишки — в их разгадывании. Я это подсмотрел и узнал". Гуань Чжун сказал: "Но я все же не говорил о походе на Ин, как же вы узнали об этом?" Тот сказал: "Я слышал, что у благородного бывает три выражения в осанке: "открытая радость" — это когда вид, как у слушающего колокола и барабаны; "высокое спокойствие" — это когда вид, как у облаченного и подпоясанного по траурному обычаю; и "полная собранность" — это когда вид, как у воина перед схваткой с оружием наготове. Я тут недавно наблюдал за вами, когда вы были на террасе дворца, и вид у вас был "полная собранность", как у воина перед схваткой. И губы у вас были сложены как для произнесения чего-нибудь типа "ин", а отнюдь не чего-нибудь типа "ан". А когда вы подняли руку и указали куда-то вдаль — то направление было в сторону Ин. Тогда ваш слуга стал размышлять, кто из чжухоу непокорен, и, кроме инцев, ничего не мог придумать. Поэтому я и говорил с людьми об этом".